Выставка работ немецких фотографов в Москве / В Германии... за решеткой
В Московском музее имени Александра Сахарова открылась выставка «Сологубовка». Это одно из мероприятий насыщенного года немецкой культуры в России. Авторы инсталляции, молодые фотографы из Берлина Сюзане Шляер и Михаэль Штеффан, на три года переехали в Петербург. Составили список чудом выживших блокадников, и затем, напросившись к ним в гости, провели с каждым из них по пять, а то и шесть дней. Итог каждой встречи – черно-белый снимок, портрет. Мужчин, внуков, но в основном женщин. Пожилых. И бездетных. Трудно по радио рассказать о фотовыставке, однако, Оксана Евдокимова все же попыталась это сделать. Как у неё это получилось, – судите сами.
Двое молодых мужчин уютно разместились на лежаках, чтобы насладиться ярким солнцем. Оно падает на них с ясного неба, немирного неба. Лишь по вырытым окопам можно догадаться, что идет война.
Тех юношей с фотографии, снятых под Ленинградом в сентябре 41-го, больше нет. Их тела покоятся в русской земле. Там, недалеко под Петербургом, на кладбище немецких солдат «Сологубовка». А вот и оно само – запечатлено на следующем снимке. Камень за камнем. Огромный крест вколочен в землю, застыл. Надгробья называют имена, сотни тысяч имен. У стелы, опустив седую голову, стоит мужчина. Его сфотографировала Сюзане Шляйер, автор инсталляции «Сологубовка». «За этим снимком, - говорит она, - целая история, целая жизнь».
«Мужчину зовут Йозеф. В 1941 году ему было 20 лет. Почти ребенок. Он не был нацистом, он был военнообязанным. Я заметила его, когда он рассматривал стелу с именами погибших. В его глазах было столько грусти, что я не выдержала и спросила, нет ли в списке его друзей или, может быть, родственников. Он ответил, что сам здесь воевал, и сказал: «Удивительно, почему на стеле нет моего имени. Почему я выжил? Может быть, я выжил, потому что был плохим солдатом, может быть, ничем не рисковал, может быть, был просто трусом?»
Я чувствовала, как в тот момент перед ним проносятся картинки из прошлого. Он сказал мне, что давно уже мечтал приехать в Россию. И я поняла тогда зачем. Спустя 60 лет этот Йозеф вернулся на место действия той страшной войны для того, чтобы убедиться в том, что он действительно жив.
130 историй собрали берлинские фотографы Сюзане Шляер и Михаэль Штефан за три года. Все снимки объединены местом действия и временем. Сентябрь 41-го - январь 44-го. Блокадный Ленинград. Главные персонажи – те, кто выжил.
«Мы хотели выяснить, как, несмотря на весь ужас блокады, эти люди остались в живых. По-моему мнению, это и чудо, и геройский поступок. Просто в голове не укладывается, как это возможно, после трех лет голода суметь остаться человеком, сохранив в себе все добродетели? В моих глазах блокадники – настоящие герои».
Михаэль продолжает:
«И все эти истории, биографии этих мужчин и женщин, - трогают наши сердца. C началом блокады, буквально за одну ночь у них кончилось детство, за одну ночь они лишились таких важных вещей, как эмоциональная жизнь, нежность, партнер, семья, сексуальная жизнь, семейные праздники. Всё это безвозвратно ушло. Многие женщины, с которыми мы встречались, никогда больше не вышли замуж, у них нет детей».
Сюзане: «Они больше не могут никому доверять. Потому что прошли через такое, что полностью изменило их внутренний мир. Они даже улыбаются по-другому. Мы можем себе это только представлять. Прочувствовать это до конца мы не в состоянии».
Как раз этого Сюзане и Михаэль и хотели – показать эмоции ленинградцев, обнажить их воспоминания и чувства. Сначала молодые фотографы боялись, что ветераны не захотят встречаться с ними, а тем более говорить. Они ведь внуки тех, кто принес ленинградцам страдания и боль. Но к удивлению, почти все встретили их радушно. Несколько дней они провели в общении с жителями блокадного Ленинграда. Слушали за чаем их рассказы, мысли, которые так сложно облекать в слова. Мария, в 41-ом 14 лет, работала на раздаче капусты и горячей воды. Мать, отец, дед, бабка, тетя, дядя – умерли от голода. Елена, в 41-ом 18-ть лет, работала медсестрой, живые люди превратились в галочки на стене: дядя Леша, 10 мая в 4 часа дня 42-го, мама – 13 мая в 7.30 42-го, Савичевы умерли. «То, что мы пришли к ним, - рассказывает Михаэль, -было воспринято как некий акт раскаяния за поступки наших дедов».
И их снимки можно увидеть на выставке в музее Сахарова. Солдаты Вермахата рядом с блокадниками. Необычные ракурсы, новые перспективы избитой темы. Рассказывает Михаэль.
«Мы специально разместили фотографии немецких солдат и ленинградцев вперемешку. Для того, чтобы посмотреть друг на друга новым взглядом. Нам было важно выставить те снимки, которые не были зафиксированы в подсознании людей. Например, ленинградцы плохо себе представляли, что во время блокады происходило за пределами их города. Они были очень удивлены, когда мы им показали, например, вот эти фотографии. Например, этот снимок, на котором видно, что немецких солдат хорошо кормили. Или этот – он показывает, как немецким солдатам построили импровизированный кинотеатр. И все фотографии мы разместили так, как этого никогда бы не допустила история».
Жертвы и преступники под одной крышей. Выставка вызывает противоречивые эмоции. Писатель Виктор Ерофеев, побывав на ней, подытожил: «То, что немцы до сих пор ушиблены войной, наверно, хорошо. Но чем дальше в историю уходит война, тем разнообразнее о ней память. Наши бывшие враги начинают вспоминать по-новому. Нацизм угас, но возрождается жалость к тем, кто простыми солдатами трагически погиб в неуспешном походе на Восток». Конец цитаты. Бабушка и дедушка Ерофеева все три года провели в Ленинграде и чудом выжили. Он, как, наверно, большинство россиян первого и второго послевоенных поколений, не хотят прощать, не могут забыть, не в состоянии вспоминать по-другому. «Но что можно сделать с прошлым, которое досталось тебе в наследство?» – риторически вопрошает Сюзане Шляер, которая, если бы не первая мировая война, тоже могла бы родиться в граде на Неве. Четыре поколения ее предков жили в Петербурге. Парадоксы истории и вечный вопрос «Кто виноват» выбивают из колеи и не дают покоя. В стенах музея Сахарова, где открылась выставка, ответ на него, возможно, найти вам не удастся. Но, по словам директора Музея Юрия Самодурова, эта черно-белая коллекция пробуждает боль от страшной мысли, что люди могут принадлежать государству, что мы порой не в состоянии выбирать себе путь. И с тех пор, к сожалению, мало что изменилось. Включите телевизор.
Это был репортаж Оксаны Евдокимовой. А теперь вернемся в Германию. Немецкая пресса пестрит сообщением о том, что германские тюрьмы переполнены молодыми преступниками из бывшего СССР. Елена Байер побывала в одном из мест заключения.
За плечами Николая в его 22 года богатое криминальное прошлое. В Германию он переехал из Казахстана вместе с семьей. Тогда в 1992 году ему было 10 лет. Сейчас он отбывает свое второе наказание в колонии Хайнсберг. Ему вменяется статья за нанесение увечья.
Николай принадлежит к той части молодежи, о которой пишут в криминальной хронике. Наркотики, алкоголизм и жестокость - отличительная черта подростков, приехавших из России и Казахстана. Как рассказала Ингрид Ламбертц, начальник колонии Хайнсберг, эти молодые люди многие годы причиняют немало беспокойств и самой колонии.
«Это началось в 1999 году. Тогда количество переселенцев, задержанных у нас, резко возросло. Они были организованы в отдельные группировки, и их отличительной чертой было то, что такая группировка никого к себе не впускала».
Что еще отличает такую молодежь: они любят устраивать драки и вообще склонны к насилию. Большинство молодых переселенцев как раз и были осуждены за совершение таких правонарушений.
«Во время драк, которые у нас случаются, их отличительной чертой является то, что они продолжают бить лежащего на земле противника, тогда, как другие уже прекратили бы драку».
В данное время в колонии Хайнсберг отбывает наказание 21 человек из числа переселенцев. Это составляет примерно 13% от общего количества заключенных. Первоначально руководство колонии оказалось бессильным перед попытками заключенных из числа эмигрантов, пытавшихся создать в стенах колонии мафиозные структуры, связи которых простирались за пределы самой колонии. Но на сегодняшний день, по мнению Ингрид Ламбертц, ситуация стала лучше контролироваться.
«Да, у нас уже есть опыт: с помощью других заключенных нам удалось установить, что эта группировка пыталась притеснять других, угрожала пронести в колонию неположенные предметы и даже подкупить людей за пределами тюрьмы. Эти попытки мы сразу же пресекли. И, слава Богу, нам удалось разрушить эти структуры».
Никто точно не знает, почему в конце 90х гг. положение так обострилось, когда в тюрьмах резко увеличилось число заключенных – выходцев из бывшего СССР. Известно одно, за несколько лет до этого – между 1991 и 1995 годами – в Германию в год приезжало примерно 200 000 людей из бывших республик Советского Союза. Среди них, так называемое «подневольное» поколение, состоящее из детей и молодежи, которых никто и не спрашивал об их желании переехать в другую страну. Им просто пришлось приехать, так как вся семья, родственники переселялась в Германию. Так было и с Николаем. Через некоторое время после прибытия в страну предков тогда еще 12-летний Коля впервые столкнулся с полицией.
«Это большая проблема для переселенцев. Они оказываются в совершенно чуждом им мире. Они сталкиваются с тем, что все, что они учили прежде, здесь не имеет того веса: их образование, язык, их социальные навыки – совершенно другие».
Выросшие во времена посткоммунизма, молодые переселенцы из бывшего СССР были наследниками той прежней, презираемой системы: государство воспринималось его гражданами как подавляющая и опекающая система.
Также и полиция – при царе ли или в рабоче-крестьянской стране – была далека от того, чтобы быть для граждан другом и помощником. И те, кто нарушал закон и попадал в тюрьму или трудовой лагерь, был окружен неким ореолом мученика, вызывающим сострадание. Наказание часто не имело прямой зависимости с совершенным правонарушением. Целые народы – как и немецкое меньшинство 1941 года – были целиком осуждены и сосланы в Сибирь или Среднюю Азию. Так называемая уголовная романтика отчасти наложило отпечаток на русскую поэзию и литературу. Также неофициальная статистика, которую в российских СМИ часто и охотно цитируют, дает повод к размышлениям: каждый россиянин понес тюремное наказание. Или «отсидел срок», как говорят в народе.
И Николай не испытывает каких-либо комплексов по поводу своего положения заключенного:
«Социальный тренинг помогает решить повседневные проблемы: как сохранить отношения, как наладить их, как разумно обращаться с деньгами, как найти работу, как правильно организовать свой досуг».
Любой подросток, который проходит лечение от наркозависимости, старается наверстать школьную программу или получить профессиональное образование, может быть примером для подражания для своих соотечественников. Групповое давление имеет также и положительную сторону. По мнению Норберта Тилльманнсхеффера, священника евангелической церкви, благодаря этому проекту отношение молодых переселенцев к персоналу колонии, социальным работникам и даже к другим заключенным стало намного лучше.
«Я так скажу: когда они приходили на церковную службу, то сидели как куры на насесте. Когда я смотрел в свободное время из окна моего бюро, то всегда видел их, сбившихся в группу. Сейчас же они даже разговаривают с немцами и турками. Это не означает полное примирение, но, тем не менее, начало положено».
Священник Тилльманнсхеффер принимает участие в этом проекте с самого начала. Церковная община Юлих финансирует изучение немецкого языка и берет на себя расходы по текущим мероприятиям до и после освобождения из заключения. В Хайнсберге надеются, что этот проект, первоначально рассчитанный на 3 года, и в дальнейшем найдет поддержку и, возможно, распространится на другие колонии. Однако это очень непросто осуществить во времена, когда нужно экономить, о чем сожалеет начальник колонии Хайнсберг Ингрид Ламбертц.
«Я не теряю надежды, что проект и дальше будет финансироваться. По моему мнению, это просто необходимо, нельзя упускать этот шанс. Это ведь молодежь. И нужно спасти все, что возможно».
Будет ли для Николая его второе заключение в Хайнсберге последним? На это он все-таки надеется. Однако он принадлежит к тем, кто не прошел социальный тренинг до конца. 100-процетного результата не может гарантировать даже этот многообещающий проект.