Дом с молотка
«Его дом и все имущество пошли с молотка…» - мы произносим и читаем эту фразу, не задумываясь, что за ней стоит. Тем временем, продажа с аукциона за долги – это удел отнюдь не только концерна «Юкос».
Ежегодно в Германии девяносто тысяч домов и квартир продаются с аукциона. Для одних это становится счастливой возможностью реализовать мечту о собственном доме. Для других – точкой в печальной истории социального падения. Что такое «дом с молотка» по-немецки? Об этом – сегодня в радиожурнале уик-энд.
Интересующиеся начали собираться перед залом номер 251 уже около девяти утра, хотя начало торгов было назначено на без четверти десять. Среди собиравшихся сразу выделялись две категории: профессионалы и любители. Профессионалы – представители фирм, специализирующихся на приобретении и перепродаже аукционных объектов, - весело приветствовали друг друга и что-то обговаривали, пощелкивая калькуляторами. Особого волнения по поводу предстоящего они не испытывают:
- На таких торгах действительно можно порою сделать удачную покупку. Иногда везет.
- Да, это интересный объект – это все, что сейчас можно сказать. Посмотрим, как пойдет дело.
Любители – то есть, обыватели, надеющиеся на то, что дешевая распродажа станет и для них негаданным счастьем – робко жались по стенам, недоверчиво поглядывая друг на друга и на мой микрофон:
- Мне интересно узнать, сколько такой дом на самом деле может стоить. Просто хочу набраться опыту.
- Возможно, я тоже буду участвовать в торгах. Да, я волнуюсь – когда речь идет о твоем собственном кармане, всегда волнуешься. Но я установила для себя четкую границу, выше которой я ничего предлагать не стану…
Последними появляются две пары. Не знаю почему, но про одну из пар я сразу понимаю, что это владельцы дома (теперь уже почти бывшие), а про вторую… Ну, как-то кажется, что именно они могут стать возможными покупателями. Может быть, потому что обе пары чем-то походят друг на друга – хотя между ними минимум двадцать лет разницы в возрасте и они явно находятся на разных стадиях отношения.
Молодая пара, потенциальные покупатели, выглядят как полагается выглядеть молодоженам. Мы знакомимся.
Гундольф работает инженером на крупной нефтяной фирме. Мириям – медсестра, специализирующаяся на помощи диабетикам. Ему 28, но он выглядит чуть старше, ей – 25, но кажется – что не более семнадцати: худенькая, как комарик, трогательные тинейджерские трещинки вокруг губ, непомерно большие кроссовки, в которых утопают загорелые щиколотки.
Мириям ожидает первенца – об этом они тоже узнали лишь на прошлой неделе:
- Мы поженились 5 мая, и вскоре ожидаем потомство. Так что, если нам удастся что-то купить, это будет местом для настоящего семейного очага…
Молодоженов сопровождает добродушный дядечка средних лет. Галстук висит как-то сбоку, костюм помят, под мышкой – портфель. Я предполагаю, что это – отец Гундольфа или Мириям, но выясняется, что он – сотрудник сберкассы, согласившейся финансировать предполагаемую покупку.
Вторая пара – продавцы, - шарахается от моего микрофона как черт от ладана. Я наблюдаю их издалека: он – постаревший ковбой лет пятидесяти, джинсы, седина, усталые грустные глаза. Она – красотка. Сильно накрашенная блондинка в мини-юбке, под мышкой – микроскопическая сумочка, на щиколотке – золотая цепочка. Сколько лет – не скажешь: если женщина раз и навсегда решила, что она Мальвина, то разговоры о возрасте неуместны. Светло-голубые очень широко распахнутые глаза усиливают сходство с потертой куклой.
Ровно в 9.40 к залу быстрым шагом подбегает еще один человек в сером костюме. Он открывает дверь и приглашает всех занять места.
В общей сложности нас человек двадцать. Судопроизводитель – его зовут Хайнрих Вайде – усаживается за стол, стоящий, наподобие учительского, перед рядами зрителей. Рядом с ним занимают места представитель истцов-заимодавцев и адвокат ответчиков.
В зале вовсю гудит неисправная вентиляция, так что Хайнриху Вайде приходится почти перекрикивать ее вой. Он зачитывает длинный список, кому и что должны супруги Майер – назовем их, по их просьбе, так. В списке должников фигурируют банки, налоговое ведомство, электрическая компания и многие, многие другие. Некоторые из долгов – скажем, неуплаченный налог на землю, - предполагаемые покупатели получают в придачу к дому. На них же ложатся процессуальные расходы, налог на покупку и так далее – в общей сложности, более десяти тысяч евро. На подробный рассказ обо всем этом уходит не менее двадцати минут:
- Я должен обо всем оповестить публику, чтобы потом не было разговоров – «ой, а мы не знали». Не предупредить людей было бы с моей стороны нечестно…
В 10.10 начинаются так называемые торги. Меня просят выключить микрофон, что я делаю без сожаления – все равно завывающая вентиляция коверкает звук. Кроме того, в зале ничего не происходит. Пять минут, десять, пятнадцать. Наконец один из маклеров как-то лениво поднимет руку и сообщает, что его фирма дает 160 тысяч. Супруги Майер презрительно хмыкают в один голос.
Если бы дом продавался не с молотка, он стоил бы, согласно заключению оценщика, порядка трехсот тысяч евро. Но аукцион есть аукцион: здесь объекты уходят за куда меньшие деньги – предложение принимаются уже от половины оценочной стоимости объекта…
Хайрих Вайде старается ободрить публику и выступает в амплуа массовика-затейника – скажем, просит всех потенциальных покупателей проверить, взяли ли они с собой паспорт, так как без него предложения не принимаются. Рассказывает байку, как одному горе-покупателю пришлось летать домой на такси за документами буквально между вторым и третьим ударами молотка. Впрочем, никакого молотка у судопроизводителя нет – по столу он постукивает толстенной папкой с документами:
- Я старюсь избавить людей от того столбняка, который на них порою находит. Ведь это действительно непросто – встать и перед совершенно незнакомыми людьми заявить: «я даю за этот дом столько-то и столько-то»…
Все желающие могут взять лежащую тут же, на столе, папку с экспертизой дома: это бунгало, типовой планировки – таких много строили в восьмидесятые годы. Невысокий дом с плоской крышей, пять комнат, общая площадь – около ста двадцати метров. Несколько страниц – подробный фоторепортаж о внутреннем убранстве. Если честно, ничего особенного – по-немецки такая обстановка называется метким словом «spiessig», что лучше всего перевести русским эквивалентом «мещанская»: тёмный кафель в ванной, ковролин, шкаф-стенка с выпуклым глазом телевизора посередине. Палисадничек перед домом, обнесенный кустами газончик - сзади. На участке имеется еще и беседка а-ля «храм уединенного размышления», хотя уединение относительное – за беседкой уже виднеется соседнее бунгало, точно такое же.
Интересующиеся подходят к судопроизводителю и тихим голосом сообщают ему свое предложение. Хайнрих Вайде повторяет его громко: 180 тысяч, 190, 200.
Несколько человек выходят из зала. Мартин Земмлер – один из них. Земмлер – моложавый пенсионер. На старости лет он решил заняться спекуляциями недвижимостью, чтобы оставшиеся двадцать лет жизни провести, как он говорит, в более теплых широтах.
- На прошлой неделе я уже купил квартиру, и на этой неделе – тоже. Да, я очень нервничаю, ведь дело идет о больших деньгах…
А что же Гундольф и Мириям? Они сидят молча, только время от времени кладут ладонь на колено друг друга. На часах уже около половины одиннадцатого, когда Гундольф неуверенными шагами направляется к столу судопроизводителя. 216 тысяч – таково предложение супругов Букс. Оно становится последним…
- Итак, дамы и господа, на моих часах 10 часов и 45 минут. Таким образом, официальное время подачи заявок истекло. Наиболее высокое предложение исходит от семейной пары Гундольф и Мириям Букс и составляет 216 тысяч евро. Сейчас я трижды повторю эту сумму. Вы можете в любой момент прервать меня, чтобы сделать более высокое предложение. Не забывайте, что после того, как я в третий раз оглашу указанную сумму, иные предложения более не будут приниматься!
Сделка завершена. Мириям бросается на шею мужу, похоже, она счастлива.
Все остальные быстро покидают зал. Я успеваю догнать чету Майер. Фрау Майер разговаривать наотрез отказывается, и убегает прочь, бросив мужу «мы созвонимся». Петер – так зовут господина Майера, - соглашается побеседовать со мной, «только не сейчас». Мы договариваемся о встрече на следующий день. Я могу посетить господина Майера на его рабочем месте – в уличном киоске, где он торгует сосисками и пом-фритом:
- Это самый обыкновенный киоск – приходят пообедать и таксисты, и банковские клерки…
Петер ловко переворачивает сардельки на гриле: он уже три года стоит за этим прилавком. Раньше работал на стройке прорабом. Историю его социального падения заурядной не назовешь: все было как у людей – женитьба, кредит, дом, дети. А потом случилась нежданное счастье: в начале 90-ых он выиграл в лотерею два миллиона марок. На радостях Петер уволился с работы, купил – кстати, тоже на аукционе, - многоквартирный дом и решил, что будет жить, подобно респектабельному ранте, на доходы от сдачи квартир. Но тут, в один прекрасны день…
- …моя жена запаковала свои чемоданы и ушла, оставив меня с четырьмя мальчишками в возрасте от девяти до семнадцати лет. А потом она потребовала, чтобы я платил ей каждый день нереалистически высокую сумму…
Петер, согласно его версии, согласился, так как в противном случае грозил развод и раздел имущества. Поправить дела, однако, не удалось: дома разрушались, жильцы отказывались платить, банки требовали свои проценты. На Петера нашло своего рода социальное оцепенение – как говорят психологи, распространенная реакция на финансовые трудности:
- Ты просто перестаешь открывать письма. Ты все равно знаешь, что в них: очередной счет. И сама эта формулировка: «Просим вас незамедлительно перевести сумму в столько-то тысяч евро на такой-то счет, в противно случае мы расторгаем ваш ипотечный кредит к такому-то числу»…
С аукциона была продана одна квартира, затем вторая, затем весь остальной многоквартирный дом. Тем не менее, полученных денег не хватало, чтобы оплатить стремительно растущие долги и удовлетворить финансовые запросы супруги. Устроиться снова на работу Петеру, уже почти пятидесятилетнему, не удалось – в стране царит безработица. И вот однажды вчерашнему миллионеру и позавчерашнему благополучному отцу семейства оказалось нечем платить и взносы за свой собственный – также купленный в кредит, - дом:
- Я был ужасно зол, я просто рвал на себе волосы. Все эти деньги, которые заграбастала моя жена! Но еще больше я зол на банки: они так легко дают тебе кредит, и еще, и еще – а потом, когда твой случай кажется им безнадежным, они оставляют тебя на произвол судьбы, у разбитого корыта…
Наверное, если супруга господина Майера согласилась бы с нами поговорить, она внесла бы некоторые коррективы в эту историю:
- Ну, может быть, у меня была страсть к автомобилям. Знаете, такие маленькие, английские автомобильчики. Но это единственная роскошь, которую я себе позволял…
Одним словом, прошлой зимой суд принял решение об удовлетворении иска банков к Петеру Майеру и его все еще жене и продаже дома с вышеозначенного молотка.
Петер ловко орудует возле жаровни. Он невесел, но не в отчаянии. Дети уже почти взрослые, младший живет с мамой в Гамбурге, остальные учатся в других городах. Большой дом ему и не к чему. После продажи дома его долги будут почти оплаченными – останется минус в каких-то семь тысяч, с этим он как-нибудь справится. От всего имущества ему остался этот киоск, но это – уже больше, чем ничего. И главное – жена больше ничего не получит.
Обычно истории, приводящие в зал номер 251 кельнского городского суда и другие залы других судов Германии, более тривиальны – хотя очень часто в начале именно развод или потеря работы.
90 тысяч раз в году падет гипотетический молоток, ставя точку в девяносто тысячах разных, но едва ли счастливых историях…
Через десять дней супруги Букс – Гундольф и Мириям, - имеют право вступить во владение своим домом, который на долгие годы должен стать приютом их семейного счастья. Но не оставила ли история приобретения дома негативного осадка и у них?
- Конечно, мы об этом думали – мы, вроде как, отнимаем дом у других. Но если рассудить здраво, то это они сами у себя его отняли. Они могли бы распорядиться своим имуществом и по-другому и не доводить все до аукциона. Мы познакомились только в зале суда, но мне кажется, они рады расплатиться с долгами – может, и у них сейчас все пойдет по-новому…
Я желаю Гундольфу и Мириям счастья в их новом доме…