24.01.2001 Доносы и доносчики. (Часть 1.)

В студии Ефим Шуман и Гасан Гусейнов.
Здравствуйте!

Сегодня и в следующей передаче «Читального зала», через неделю, мы познакомим вас с книгой профессора Карола Зауэрланда «Тридцать сребреников». Она вышла в берлинском издательстве «Фольк унд вельт» и рассказывает о доносах и доносчиках. Тридцать сребреников - это цена предательства: именно столько, согласно версии евангелиста Матфея, Иуда получил, предав Христа. Естественно, что Иуда стал одним из героев (отрицательных, разумеется, героев) книги Зауэрланда. Как и Павлик Морозов - советский герой-пионер, донёсший на своего отца. Доносительство существовало во всех странах и во все времена. Но обычно оно было чем-то позорным. Лишь в двадцатом веке, достигнув небывалых доселе масштабов, стало кое-где считаться «делом доблести и геройства».

У Данте в «Божественной комедии» стукачи помещены в самый последний, девятый круг ада. Именно там страдают за содеянное вмёрзшие в лёд доносчики, «обманувшие доверившихся», предатели родных и друзей, родины и единомышленников, предатели «сотрапезников и благодетелей». Кёльнский курфюрст жаловался в 1686 году, что никак не может найти желающих занять фискальные должности, потому что люди «боятся презрения и поношения соседей».

Однако бывали и исключения. Карол Зауэрланд рассказывает в своей книге, например, об указе герцога Вюртембергского. Этот указ, принятый в середине шестнадцатого века, обязывал подданных доносить обо всех случаях нарушения законов и правил. А в Силезии в 1705 году существовал порядок, по которому доносчик получал не меньше трети суммы, назначенной судом в качестве штрафа тому, на кого он донёс. Этот порядок, кстати, перенял Пётр Первый. Но о России мы поговорим особо, чуть позже, а пока останемся в Германии.

Значительная часть книги «Тридцать сребреников» посвящена периоду национал-социалистической диктатуры. Когда нацисты пришли к власти в Германии в 1933 году, они были сами поражены той волной доносов, которая буквально захлестнула их. Гитлер даже жаловался своему министру юстиции на то, что осведомители «дезорганизуют» работу новой власти. А через год министр внутренних дел «третьего рейха» выпустил циркуляр, который предписывал «положить конец доносительству, так как это явление недостойно германского народа и национал-социалистического государства». Как рассказывает Карол Зауэрланд, когда в начале войны Гиммлер и Гейдрих (глава службы безопасности) предложили принять закон, обязывающий граждан рейха сообщать «куда следует» обо всех подозрительных явлениях, все причастные к этому учреждения высказались против. Все: от Госплана до министерства народного просвещения и пропаганды.

Причины столь негативного отношения нацистской верхушки к «сигналам трудящихся» были чисто идеологического характера. Единство немецкого народа и монолитность «всенародного государства» (был такой термин) являлись краеугольными камнями национал-социалистической идеологии: «Один народ, один рейх, один фюрер!» Тайные осведомители рождали всеобщее недоверие и взаимную подозрительность, а это угрожало упомянутому единству. Отсюда и нелюбовь к стукачам.

Впрочем, нелюбовь к стукачеству носила у нацистов, скорее, теоретический характер. Судя по цифрам, опубликованным в книге Карола Зауэрланда, более двух третей всех расследований, которые гестапо вело по делам об измене родине, подстрекательской и антинародной деятельности, начиналось именно с доносов. Чаще всего это были сообщения о «клеветнических высказываниях», сделанных в пивной. Но в гестапо стучали не только собутыльники и кельнеры. «Сигналы» поступали от сослуживцев, соседей, родственников. Любопытно, что исследователи не обнаружили за всё время нацистской диктатуры ни одного случая, когда муж донёс бы на свою жену. А вот жёны на мужей доносили. И ещё одна интересная особенность: очень неохотно «сдавали» жители сельских районов Германии приходских священников.

На кого жители «третьего рейха» доносили охотно, так это на «недочеловеков»: на евреев, поляков, гомосексуалистов. Но и здесь активность стукачей заметно снизилась после Сталинграда, а ещё больше - после высадки западных союзников в Нормандии. Поражение Германии стало реальным, и потенциальные стукачи боялись, что их привлекут к ответственности после войны. Напрасно боялись. Известен лишь один-единственный случай, когда доносчицу привлекли к суду и осудили.

Увы! В двадцатом веке доносчики за очень редкими исключениями всегда оставались безнаказанными. Более того, в Советском Союзе, начиная уже с Ленина, донос приветствовался и поощрялся. Об этом Карол Зауэрланд тоже очень подробно рассказывает в книге «Тридцать сребреников».

Строилось новое общество. Строилось не на основе «абсолютных», общечеловеческих моральных ценностей, а на основе идеологической доктрины. Верность этой доктрине, партии и её вождю должна была стать важнее любви к матери и отцу.

Так воспитывался массовый цинизм. Так высокими идеями оправдывалась подлость.

Глава книги Карола Зауэрланда, в которой идёт речь о советских временах, называется «В империи КГБ». Название не случайно, хотя власть в СССР находилась, разумеется, не в руках КГБ (будем именно так для простоты называть «компетентные» органы, много раз менявшие название - ЧК-ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ, - название, но не сущность). Страной правила партийная номенклатура, а КГБ был орудием её власти.

Но ведь и опричники были «всего лишь» исполнителями воли Ивана Грозного, их духовного вдохновителя, а времена те всё равно вошли в историю как опричнина. Именно опричники определяли характер эпохи, стали её главными действующими лицами, её символом. Так и главными действующими лицами советских времён можно назвать чекистов. Партия была, если кто помнит этот лозунг, «вдохновляющей» и «определяющей» силой, КГБ - силой реальной. Реальной ещё и потому, что внушаемый «органами» страх был массовой психической реальностью.

Однако следует сказать (не в оправдание КГБ, но исторической справедливости ради), что стукачей придумали не «органы». В летописных хрониках, рассказывающих об истории Руси, в мемуарах современников и записках иностранных путешественников пугающе часто упоминается о «прискорбной склонности» наших предков к доносительству. Во времена татаро-монгольского ига русские князья, казалось, только и делали, что скакали в Орду, чтобы настучать друг на друга начальству.

Больше всех отличился здесь, кстати говоря, легендарный «собиратель земель» Иван Калита. Но и другие были не лучше. Летописцы рассказывают, например, о князе Юрии, внуке Александра Невского и сыне Даниила Московского (в честь его назван Данилов монастырь). Не сумев одолеть своего соперника на великое княжение Михаила Тверского на поле брани, князь Юрий поехал в Орду и там рассказал, что Михаил, во-первых, отравил его супругу Агафью (она была родной сестрой хозяина Орды хана Узбека), а, во-вторых, хочет бежать за границу. Да-да, и в начале четырнадцатого века, когда происходили упомянутые события, побег за границу считался преступлением. Более того, Юрий Данилович "накапал" хану Узбеку, что Михаил Тверской собирается бежать не с пустыми руками, а с его, ханскими, деньгами: «По городам собрал многие дани и хочет бежать в немцы, а к тебе (хан) идти не хочет и власти твоей не повинуется».

После доноса Михаила Тверского «пригласили» в Орду и предали мучительной смерти. Ну а Юрий Данилович вернулся из Дербента (где тогда располагалась штаб-квартира Золотой Орды) в Москву с ханским ярлыком на великое княжение. Правил он, кстати говоря, семь лет, после чего был убит сыном князя Тверского Дмитрием Михайловичем, мстившим за гибель отца.

Ну и ещё несколько примеров из российской истории - просто выборочных. Конец XVI - начало XVII веков. В Москве правит Борис Годунов. Знаменитый русский историк Василий Осипович Ключевский так описывает это время:

«Была сплетена сложная сеть тайного полицейского надзора, в котором главную роль играли боярские холопы, доносившие на своих господ, и выпущенные из тюрем воры, которые, шныряя по московским улицам, подслушивали, что говорили о царе, и хватали каждого, сказавшего неосторожное слово. Донос и клевета быстро стали страшными общественными язвами: доносили друг на друга люди всех классов, даже духовные, члены семейств боялись говорить друг с другом...»

Со временем методы усовершенствовались, и донос стал орудием не только политической власти. Уже в петровские времена к помощи осведомителей прибегала, например, налоговая полиция. Дело в том, что заработанный капитал при Петре Первом очень многие в оборот не пускали, потому, как пишет Ключевский, что «наверху» царили произвол и взяточничество, а общество (в том числе и те его уважаемые представители, которые зарабатывали этот капитал) было абсолютно бесправно. Так вот, вместо инвестиций в производство (выражаясь современным языком) люди либо прятали заработанное от начальства и податных сборщиков (налоговой полиции тех лет), либо - те, кто побогаче, - переправляли за границу деньги в лондонские, венецианские и амстердамские банки. Пётр издал указ: «Если кто донесёт, где сосед деньги прячет, тому доносчику из тех денег треть, а остальное - на государя». "Донос, - пишет Ключевский, - стал главным инструментом государственного контроля, и его очень чтила казна".

В конце концов Пётр создал специальный институт фискалов. «Донос стал государственным учреждением, свободным от всякого риска», - заключает историк. И добавляет горько: «Это вносило в управление и в общество нравственно недоброкачественный мотив».

Но тех, кто управлял тогда обществом, это, похоже, не слишком волновало. Как, впрочем, и само общество. В мемуарах графа Эрнста Миниха, начинавшего свою карьеру в тридцатых-сороковых годах XVIII века, при императрице Анне Иоанновне, читаем:

«Ни при едином дворе, статься может, не находилось больше шпионов и наговорщиков, как в то время при российском. Обо всём, что в знатных беседах и домах говорили, (фаворит императрицы Бирон) получал обстоятельнейшие известия. И поскольку ремесло сие отверзало путь как к милости, так и к богатым наградам, то многие знатные и высоких чинов особы не стыдились служить к тому орудием».

Что уж говорить о простом народе! Ещё при Петре Первом крепостному, который донёс на барина, виновного в государственных преступлениях, полагалась вольная. Естественно, что позже, когда народ пошёл в революцию, царская «охрана» вербовала осведомителей десятками, причём, во всех без исключения революционных партиях. Самым знаменитым из осведомителей «охранки» был, конечно, Азеф. Карол Зауэрланд упоминает в своей книге об этом легендарном создателе боевой организации эсеров. Азеф руководил подготовкой, например, убийств министра внутренних дел Плеве и великого князя Сергея Александровича, дяди царя Николая Второго. При непосредственном участии или содействии Азефа было проведено двадцать пять крупных террористических актов. Кажется невероятным, что одновременно со своей подпольной деятельностью Азеф работал на царскую «охрану». Причём, он сам предложил ей свои услуги, начав свою карьеру осведомителя, кстати, в Германии. Он сообщал о настроениях российских студентов, учившихся в университете немецкого города Карлсруэ. И умер Азеф в Германии: после разоблачения он скрывался от мести своих товарищей по партии в Берлине. Здесь же и похоронен - на кладбище в Вильмерсдорфе.

Но речь, напомним, идёт о террористе-эсере. А как насчёт большевиков? Тоже неплохо. Согласно подсчётам историков, в канун Первой мировой войны деятельность РСДРП, а также социал-демократических организаций Латвийского края и Королевства Польского освещали более двух тысяч секретных сотрудников «охраны» и жандармских управлений.

С портрета одного из них - члена ЦК партии большевиков и депутата Государственной Думы Романа Малиновского, мы начнём следующий выпуск «Читального зала». Потому что сейчас времени на это уже не осталось, и нам придётся продолжить рассказ о книге Карола Зауэрланда «Тридцать сребреников» через неделю.