Хрестоматия по истории советской цензуры
Сегодня мы познакомим вас с вышедшей в московском издательстве «Росспэн» книгой «Цензура в Советском Союзе. 1917-1991 годы». Этот сборник документов подготовлен совместно Российским федеральным архивным агентством и Институтом русской и советской культуры имени Лотмана при Бохумском университете в Германии. Это не первое совместное издание немецких и российских историков и архивариусов. О некоторых из них шла речь и в наших передачах. В них звучало, в частности, интервью с известным петербургским исследователем Арленом Блюмом, который стал и составителем сборника «Цензура в Советском Союзе». Он, кстати говоря, является расширенным вариантом немецкого издания. Это своеобразная хрестоматия по советской цензуре. Как точно подчёркивает в предисловии редактор и автор прекрасных комментариев Владимир Воловников, книга позволяет не просто проследить, как при помощи цензуры творилась культурная политика в Советском Союзе, но и почувствовать атмосферу, в которой эта политика творилась. 469 порою совершенно уникальных документов, включённых в сборник, - это мозаика постановлений, приказов, циркуляров, списков, писем, докладных, доносов, это сотни имён людей, которые уничтожали литературу, и авторов, литература которых уничтожалась (а многие из них и сами уничтожались физически).
Советское цензурное ведомство носило в разные времена разные названия. Едва захватив власть в семнадцатом году, большевики в Декрете о печати уже оговорили возможность (которой сразу стали активно пользоваться) закрытия неугодных газет. Тогда этим занимался непосредственно Совет народных комиссаров – ну, и ВЧК, конечно, щит и меч партии. Позже аппарат цензуры совершенствовался и система тотального контроля стала многоступенчатой. Карательная цензура госбезопасности и идеологическая цензура, осуществляемая партийным руководством, действовали, разумеется, всегда. Но кроме них, существовали также самоцезура (автор уже в процессе создания текста отсекал то, что «не пройдёт»), редакторская цензура и, наконец, Главлит. Это государственное цензурное ведомство было создано в 1922 году – по горькой иронии судьбы, в день рождения Пушкина. Называлось оно в разные годы по-разному. В начале девяностых, когда было упразднено, носило длинное название: «Главное управление по охране государственных тайн в печати и других средствах массовой информации при Совете министров СССР».
Чем конкретно занимался Главлит? Всем. Всеми жанрами, видами, формами искусства и всеми авторами. Даже тем же Пушкиным. Классик классиком, а очернять советскую действительность и ему не позволено было.
В сборнике «Цензура в Советском Союзе» приводится, например, сводный отчёт по материалам ежедекадных сводок Леноблгорлита о важнейших вычерках (словечко-то какое?) и конфискациях за январь-февраль 1937 года.
Тогда вся страна с тем же пылом, с каким боролась против врагов народа, как раз отмечала столетие смерти Пушкина. Публикаций, имеющих какое-либо отношение к поэту, было тогда очень много. И вот в многотиражке «Стахановец канонерки» Ленинградского канонерского завода появляется на развороте шапка (то есть огромный заголовок, протянувшийся по верху всего разворота), - шапка из стихотворения Пушкина «К Чаадаеву»:
«Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья…»
Цензор это не пропустил. «Получается, что звезда счастья еще не взошла, - докладывал он. – Налицо факт неумелого использования выдержки из стихотворения Пушкина, помещение которого в виде шапки является контрреволюционным. Шапка снята».
Всё это было бы смешно, если бы речь не шла о зловещем 37-ом годе, где такого рода обвинения почти автоматически вели к аресту и гибели.
Интересно примечание. Редактор сборника приводит строку из стихотворения Пушкина «Послание к цензору», написанного за 115 лет до появления цитировавшегося отчёта Леноблгорлита: «Подозревая всё, во всём ты видишь яд…»
А вот ещё один любопытный документ – справка Главлита о сборнике «Чувашские сказки», который готовил к выпуску в 36-м году Гослитиздат. «В сказке «Дорога к счастью», - говорится в этой справке, - Орлу (Ленину) приписываются такие строки: «Если вы пойдёте по левой дороге – найдёте временное счастье. Я вам советую идти по правой дороге, где в трудной борьбе найдёте вечное счастье».
По предложению цензора редакцией внесены исправления: вместо «по левой дороге» - «по боковой дороге», вместо «по правой дороге» - по «прямой» дороге.
Что именно насторожило цензора, понятно: со всеми этими правыми – левыми уклонами тогда боролись не на жизнь, а на смерть.
Но советская цензура не теряла бдительности и в более мягкие времена, корёжа не только литературу и судьбы попавших под её жернова авторов, но и биографии давно покойных поэтов и писателей. В докладной цензора Малкевич от 13 февраля 1961 года идёт речь о предварительном контроле вёрстки книги «Маяковский. Биография. Пособие для учащихся» (Учпедгиз). «Вызывает недоумение, - докладывает цензор начальству, зачем лишний раз привлекать внимание школьников к личной интимной переписке поэта. Кроме того, на странице 99, характеризуя личную жизнь Маяковского, авторы биографии пишут о рисунках, оскорбляющих память Маяковского».
Оскорблением этим, по мнению цензора, являлись рисунки самого Маяковского. Ими поэт обычно завершал свои письма к Лиле Брик, в которую был влюблён. Он изображал себя в виде добродушного щенка с большими ушами.
Но это ещё не всё, что вызвало недовольство цензора Малкевич. Есть и такая рекомендация (цитирую): «На мой взгляд, не следует писать в школьном издании биографии Маяковского о самоубийстве поэта».
Если такой известный факт, как самоубийство Маяковского, ретивая цензура хотела скрыть, то что ж говорить о судьбе выдуманных шахтёров, которым по сценарию Эдуарда Володарского предстояло погибнуть во время аварии в кинофильме «Решение»? Тут цензура была двойная – Леноблгорлита и министерства угольной промышленности. Снимать не разрешили. После чего, как сообщил «по инстанции» зам директора киностудии «Ленфильм», сценарий был переделан (цитирую): «Из сценария исключён факт гибели двух шахтёров во время аварии. Они остаются в живых».
Но, повторяем: цензура занималась не только литературой, кино, театром. Она занималась всем. В семидесятые годы я какое-то время – до армии – работал курьером в издательстве медицинской литературы. И в этом качестве возил на «литовку» (так это называлось) эскиз плаката «Мойте руки перед едой». Что уж говорить о такой стратегической информации, как прогноз погоды! В середине пятидесятых годов понадобилось специальное распоряжение ЦК КПСС и Совета министров, чтобы разрешить передавать сводки погоды с прогнозом не на три-пять дней, как раньше, а аж на целую неделю! Вдруг налетят вражеские бомбардировщики? Или шпиона с парашюта выбросят, воспользовавшись низкой облачностью? Враг ведь без Гидрометцентра СССР советской погоды не узнал бы. Впрочем, ограничения – на всякий случай – остались. Итак, в докладной записке Главлита на имя Хрущёва говорится:
«В связи с письмом министра сельского хозяйства тов. Мацкевича относительно передачи по радио прогнозов погоды докладываю:
Министерство сельского хозяйства предлагает продлить заблаговременность передачи по радио прогнозов погоды с трёх дней до 5-7 суток. Ввиду этого Главлит считает целесообразным разрешить Главному управлению Гидрометеорологической службы Министерства сельского хозяйства СССР производить в открытом порядке трансляцию по радио прогнозов погоды на период не более 5-7 суток по следующим важнейшим для сельского хозяйства элементам: температуре, заморозкам, осадкам, сильным ветрам. Но без указания направления»…
А как внимательно следили цензоры (причём, на всех ярусах – от идеологического до карательного) за выпуском грампластинок, например! Уже в 1924 году была создана особая «Комиссия по контролю граммофонного репертуара», периодически выпускавшая списки пластинок, подлежащих изъятию из продажи. В списке 25-го года оказались, например, изъятыми: «Выхожу я один на дорогу…» на стихи Лермонтова – за «мистику» (такова официальная причина), «Пара гнедых» Апухтина – потому что, цитирую, «воспроизводит затхлый быт прошлого с его отношением к женщине как к оружию наслаждения…»
В сборнике «Цензура в Советском Союзе» читаем адресованное секретарю Ленинградского горкома ВКП (б) Жданову секретное «спецдонесение» областного Управления НКВД «О выпуске грампластинок».
«За 7 месяцев 1938 года, - спецдоносят чекисты партийному руководству, - предприятия города Ленинграда выпустили в продажу около полутора миллионов патефонных пластинок. Указанное количество не удовлетворяет запросов населения. Еще хуже дело обстоит с репертуаром. Предприятия, выпускающие патефонные пластинки, основной своей задачей поставили удовлетворение потребителей с «лёгкими» вкусами…
Так, 60 процентов изготовленных фабриками пластинок содержат так называемый «лёгкий жанр», около 20 процентов выпущено классического репертуара».
Литературоведы и музыковеды из НКВД продолжают:
«Массовым тиражом выпускается развлекательная музыка, переписанная с заграничного репертуара: «Целую руку», «Прекрасная леди», «Танго роз», «Сновидение» и т. д. Затем в большом количестве следуют пластинки, напетые Джапаридзе и Юрьевой, содержащие романсы сомнительного характера, как то: «Последнее письмо», «Помни обо мне» - 10445 штук, «Никому не рассказывай» - 10000, «Мы вышли в сад» - 7 тысяч…
И наряду с этим буквально издевательски выглядит выпуск в течение семи месяцев 38-го года лишь 63 пластинок «Интернационала».
Подпись под «спецдонесением»: Капитан госбезопасности Скурихин.
Одна из подборок сборника «Цензура в Советском Союзе» посвящена вывозу из Германии трофейных книг и архивов и контроле за ними. Здесь собраны документы за 1945-52 годы. Заметим, что по международным соглашениям, подписанных и Советским Союзом, книги (как, впрочем, и произведения искусства) к военным трофеям не относились и не относятся. Несмотря на это, трофейные бригады работали после войны очень активно. А российская Государственная Дума приняла в девяностые годы закон о так называемых «перемещённых культурных ценностях», объявив практически все эти ценности собственностью России. «Перемещённые» - это, конечно, ханжеское словечко. Ценности целенаправленно искали, собирали и вывозили. Об этом говорят и документы.
«В Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП (б).
30 ноября 1945 года.
С мая месяца 45 года в Германии работает группа библиотечных и музейных работников (…) по выявлению, отбору и отправке в СССР книг и музейных ценностей. За период своей работы группа выявила и отобрала более 160 вагонов ценнейших библиотечных и музейных фондов. Среди них: Библиотека Имперской канцелярии, коллекция старопечатной литературы и первая библия Гутенберга».
Что стало со всеми этими книгами? Вот что говорится в комментарии к подборке документов на эту тему. «9 марта 1946-го года был образован Центральный государственный особый архив СССР. В этом ранее абсолютно секретном архиве, существующем до сих пор в Москве (сейчас он называется Центр хранения историко-документальных коллекций), собраны уникальные архивные материалы как самой Германии и её союзников, так и похищенные нацистами в оккупированных ими странах. Это материалы из практически всех стран Европы со времён средневековья до 1945 года. Без разбора, россыпью, запихивали их советские трофейные команды в занятых советскими войсками Германии, Австрии, Чехословакии, Польше в ящики и мешки, в которых отправляли эшелонами в Москву и в которых они лежали практически не разобранные и не описанные почти до настоящего времени. Назовём для примера, о чём идёт речь. Это Коран шестнадцатого века, письма Бисмарка, архивы масонских лож, дневники Бормана и Геббельса, документы религиозных и общественных еврейских организаций, даже ноты… Право же доступа ко всем этим сокровищам до недавнего времени имел только ограниченный круг лиц».
Причём этот ограниченный круг лиц так определён в одном из документов, опубликованных в сборнике «Цензура в Советском Союзе»:
«…Трофейные документы и литература используются только для оперативных нужд органов МВД-МГБ».
Надо сказать, что Главлиту на протяжении всей его истории постоянно приходилось готовить экспертизы, которые использовались «для оперативных нужд органов».
В первой половине шестидесятых годов таких экспертиз по запросам КГБ – что именно считать антисоветской литературой? – становилось всё больше. Между прочим, начальником цензурного ведомства был тогда человек с характерной фамилией Охотников. Но это так, к слову пришлось.
В сборнике, о котором мы сегодня рассказываем, цитируется несколько ответов Леноблгорлита на запросы управления КГБ по Ленинградской области. Они – как и ответы на них – очень похожи друг на друга.
Вот, скажем, 1978-й год. В связи с расследованием по уголовному делу номер такой-то управление КГБ просит сообщить, подлежат ли изданию и распространению в СССР следующие книги…
Ответ такой.
«Перечисленные в письме материалы являются произведениями негативной направленности по отношению к Советскому Союзу, Коммунистической партии, советскому образу жизни.
«Мы» Евгения Замятина – злобный памфлет на Советское государство.
Книга М. Булгакова «Мастер и Маргарита» в СССР издавалась, но не в данном варианте. Книга сопровождается предисловием, в котором содержатся выпады против советской цензуры и обвинения в недозволенных вмешательствах в авторский текст.
«Статьи и письма» Андрея Амальрика, злобного антисоветчика, высланного из СССР, написаны в злопыхательском духе, в духе утверждения о якобы отсутствующей в СССР свободе творчества, измышлений об органах КГБ».
Особую пикантность последнему пассажу придаёт тот факт, что это пишет цензор в ответ на запрос КГБ. Но продолжаем цитировать:
«Произведение Копелева «Хранить вечно» изобилует антисоветскими обобщениями и выводами, злобной клеветой.
«Доктор Живаго» Пастернака – роман написан с антисоветских позиций, выражает глубокое разочарование автора в идее революции, неверие в возможность социальной перестройки общества.
Произведение грязного антисоветчика В. Марамзина «Человек, который верил в особое назначение» - эротического содержания, пропагандирует распущенность, свободу нравов…»
Свобода нравов – как и всякая другая – цензорам тоже не нравилась.