Михаил Идов: Путин - не злодей из "бондианы"

Гость программы "Немцова.Интервью" - американский и российский сценарист и писатель Михаил Идов, автор книг "Кофемолка" и "Чес", сценариев телесериалов "Лондонград" и "Оптимисты". В начале 2018 года в США выйдет книга Идова "Dressed up for a Riot: Misadventures in Putin's Russia". В интервью Жанне Немцовой Михаил Идов рассказал о мире постправды, главном мифе о России на Западе и особенностях цензуры на российском телевидении.

Жанна Немцова: Какой, как вам кажется, существует главный миф о России на Западе в последние годы?

Михаил Идов: Главный миф о России - это миф о Путине, как о таком бондовском злодее. Который, как говорится, всех переиграл. То есть, миф о Путине как о каком-то гиперстратеге, который играет в трехмерные шахматы с миром. Миф о гиперкомпетентности российского правительства. И он очень выгоден для России, потому что это авторитет. Авторитет - это такая штука, он существует только, когда в него верят. Но я говорю просто как обыватель…

- Я вас спрашиваю не как кремленолога или советолога, а как человека, имеющего прямое отношение к российской культуре.

- Тот имидж, который Россия пыталась миру показывать, очень переменчив. То мы - единственные правильные консерваторы в Европе, то мы - часть Европы, то особый путь, то "скифы мы, азиаты мы" и т.д. И это все в течение не века, а семи лет. Глядя на это, ты понимаешь, что Путин, наверное, гениальный тактик, который оптимально для себя отвечает на вызовы дня. При этом без какой-либо стратегии долгосрочной вообще. Ну, все, я уже понял, что это интервью выйдет теперь с заголовком "Михаил Идов: Путин - гениальный тактик".

- Нет, не обязательно, я еще не все вас спросила. У меня еще в запасе, знаете, десяток вопросов, и я найду лучше заголовок.

- Я уверен.

- У вас вот книга выходит в январе-феврале 2018 года, она называется по-английски "Dressed Up for a Riot: Misadventures in Putin's Russia". Я позволю перевести это на русский язык...

- Давайте, мне самому это интересно.

- Давайте, попробую. "Одетый для того, чтобы участвовать в бунте: злоключения в путинской России".

- Злоключения - очень правильный перевод. Да, misadventures - это именно злоключения в путинской России. Но это скорее переводится как "приодевшийся на бунт", даже "принарядившийся".

- Что за злоключения, о чем эта книга, какая ее идея, и почему она не выйдет в России?

- Она притворяется мемуарами, а на самом деле это история протестного движения 2011-2012 годов. У меня был довольно уникальный ракурс на все это, я пытался участвовать в этом как-то и следить за этим. И в качестве журналиста, и в качестве друга, и товарища, и соратника некоторых людей, которые в этом были активно заняты. Параллельно этому я пытался вести вот это абсурдное существование по работе, гламурное, когда мне в какой-то момент нужно было срывать с себя какой-нибудь фрак после встречи с очередными рекламодателями и бежать в суд слушать приговор Pussy Riot, а потом бежать куда-то обратно. Такая жизнь была у меня два года.

Это история протестного движения с такого немножко неожиданного ракурса. Почему она в России, скорее всего, не выйдет? Потому что я не думаю, что там это интересно. Мне кажется, 2012 год для России - это слишком поздно, если считать это журналистикой, и слишком рано, если считать это исторической литературой.

- Вы еще и сценарист…

- Ну, это даже не еще, а, скорее, это главное, чем я занимаюсь.

- Да, это самое главное, чем вы занимаетесь в данный момент.

- Я даже могу признаться, что книгу я написал в момент финансовой паники осенью 2015 года, когда мне показалось, что мне никогда никто больше не закажет сценарий, потому что российская экономика в тот момент была в полном обвале…

- И тут пришел спасительный Путин!

- Нет, у меня просто был контракт на две книги с моим издателем, еще со времен "Кофемолки" (первая книга Михаила Идова. - Ред.), у меня всегда был вот этот вариант - написать вторую книгу. В тот момент, когда я понял, что у меня нет каких-либо заказов, я решил: ну, давайте, я напишу книгу про то, как я жил в Москве.

- По поводу вашей работы как сценариста. Два сериала: один - "Лондонград", который был показан по СТС, другой - "Оптимисты", который показывают по "России 1". Я посмотрела оба.

- Класс, спасибо.

- Но не до конца. Знаете, я же совсем не сериальный человек.

- Зачем вы себя так мучали-то?

- А я всегда себя так мучаю, но я в этот раз мучала себя с удовольствием. Первый сериал - это абсолютная сатира на новую русскую эмиграцию или на детей новой русской эмиграции. Второй сериал - про советских дипломатов, 60-е годы. Патриотическим его назвать нельзя с точки зрения России. А почему в РФ - стране, которую называют авторитарной, все-таки допускается вот эта сатира?

- Вы знаете, я сам задаюсь этим вопросом постоянно, у меня и на Западе-то все время спрашивают, когда я даю интервью. Просто это удивительная такая штука. Да, на российском телевидении существует цензура, самоцензура, страх потерять все, быть отлученным от эфира, есть черные списки, мы все это знаем. Мы все знаем, кто в них входит. Мы все недавно наблюдали как, например, один человек, который некоторое время был в этих списках, внезапно из этих списков вышел.

- Ну, вы так иносказательно говорите, назовите имя.

- Ксения Собчак, разумеется, господи. Да, цензура есть. Тем не менее я вынужден руководствоваться собственным эмпирическим опытом. И в моем личном опыте этой цензуры не было.

- Знаете, просто по поводу "Лондонграда", когда я смотрела ваш сериал, я думала: "Ну чем он принципиально отличается от какого-нибудь ролика Навального про сына Пескова?"

- Ну тем, что тогда Навальный еще не работал.

- То есть, он ваш последователь?

- Поймите, этот сериал придуман в 2012 году, написан в 2013-м и снят в 2014-м. Действительно, мы чуть-чуть предвосхитили какие-то моменты. В первой же серии там есть вот такой диалог. Отец главной героини Алисы - московский строительный олигарх. Его берут на работу в администрацию и говорят - никаких родственников за рубежом, потому что "вы же знаете, как эти нас троллить любят, типа сам патриот, а дочка - за границей". В тот момент это было написано просто ниоткуда. Но это сбылось позднее, вот с Лизой Песковой и так далее.

- Ну почти как Сорокин в литературе, вы - в кинематографе.

- Я представил себе, как бы выглядели мои фильмы, если бы я был Сорокиным от кинематографа… Нет. Сорокин в кинематографе есть, его зовут Илья Хржановский. Он скоро, надеюсь, закончит свой второй фильм.

- Про сериал "Оптимисты". Там одна из основных тем - противостояние СССР и США. Сейчас мы находимся в 2017-м году и, в общем, это и есть основная тема, некая национальная идея. А для России вообще есть какая-то другая объединяющая национальная идея или образ будущего? Например, в Америке - это американская мечта. То есть, мечта об успешной карьере, о том, чтобы заработать денег и хорошо жить. А в России все обороняются от внезапного ракетно-ядерного нападения. Вот вы видите для России какую-то иную идею?

- Это очень печальная тема на самом деле, потому что страна размеров России, величия России, страна с культурой, такой, как у России, не должна определять себя от противного. Она не должна жить не так, чтобы мне было хорошо, а чтобы сосед удавился от зависти. Это, конечно, какой-то чудовищный комплекс неполноценности, во многом неоправданный.

Но как со всеми комплексами, "хвост начинает вилять собакой". Из-за этого комплекса Россия делает второсортные вещи, особенно в культурном плане, потому что считает себя второсортной. Потому что люди, я сейчас говорю про российскую культуру - не политику, не ставят себе задач сделать что-то новое. Люди ставят себе задачу сделать "как на Западе", потому что не ощущают себя полноправными конкурентами, они изначально ощущают себя последователями.

Я согласен, что сейчас России выгоднее всего культивировать образ осажденной крепости, потому что это позволяет объяснить менее чем удовлетворительное состояние экономики и так далее. И, разумеется, главный враг - это всегда США, далеко идти не надо. Но, что интересно, в Америке начали это зеркалить, потому что есть вот этот страх перед Россией, которая является как бы таким невидимым врагом, который пролез в твой телефон, в твой Facebook и твой Twitter.

- Просто гении!

- Ну да, опять же этот миф о гиперкомпетентности и о бондовском злодее. Некоторое сумасшествие сейчас наблюдается с обеих сторон, конечно. По чем я действительно ностальгирую, так это по ощущению холодной войны как шахматной партии между двумя равными противниками в атмосфере взаимного уважения. Пусть это миф. Но это действительно в некотором роде была дипломатия, которая пыталась работать на возвышенной, даже отстраненной от первых лиц государства территории.

Были такие "рыцари" и с той стороны, и с этой. Они использовали издревле выработанные ритуалы и так далее. А сейчас, когда такое количество дипломатической работы проводится в виде троллинга в Twitter, это вызывает у меня реальную ностальгию.

- В прошлом году оксфордский словарь признал словом года "постправду", и сейчас все говорят о том, что мы живем в мире постправды. Это так?

- Сейчас страшно повысилось количество информационного шума. Соотношение сигнала и шума - огромное. Но результат оказался такой же, какой был всегда. Когда было слишком мало информации у людей, люди прибегали к так называемому магическому мышлению. Чтобы как-то объяснить мир.

И вот сейчас информации слишком много, авторитеты расползлись по швам, и непонятно, кого слушать. Нужно самому что-то выбирать, а это так же тяжело, это даже тяжелее, чем когда информации нет. Поэтому результат такой же точно: люди вернулись к магическому мышлению. То есть миром правят какие-то тайные заговоры, "мудрецы", нас травят с самолетов какими-то химическими осадками и т.д.

- То есть, нет вообще такой проблемы, она всегда существовала?

- Проблема магического мышления всегда существовала. Можно сказать, что мы после короткого века просвещения достигли какой-то эпохи постпросвещения. Когда вся информация перед нами, ее не нужно учить, но нужно хотя бы как-то в ней разобраться. Весь корпус человеческого знания - перед нами, в наших телефонах. Что с этим делать? Нужно какую-то тропинку найти. Это так же тяжело оказалось, как когда этой информации нет, или она была заключена только в Библии или Коране.

Полная версия интервью: