Семья или свобода?
Сегодня мы расскажем о том, как живут в Германии чеченские беженцы. Нет, никакая полиция их на каждом шагу не задерживает, ни взяток, ни отпечатков пальцев не требует, но, всё равно, жизнь у беженцев не самая радостная. Но сначала Сулейман Туфик поделится с нами своими впечатлениями о разнице между жизненным укладом коренных немцев и проживающих в Германии южан. Вот, например, он уверен, что когда немец говорит «Я», он имеет в виду одно, а когда «Я» говорит турок, грек или итальянец, он подразумевает совсем другое:
Когда немца спрашивают: «Как у тебя дела?», он обычно отвечает: «Нормально». А ещё чаще начинает жаловаться - это в Германии такое правило. Задайте тот же вопрос турку или итальянцу, и он тут же расскажет Вам, что сестра вышла замуж, отец купил новую машину, вот только бабушка, к сожалению, приболела. Для немца семья - это жена или муж и дети. А выходцы из южных стран, будь они католики, православные или мусульмане, даже в третьем поколении сохраняют привычный уклад жизни. Для них семья - это дедушки и бабушки, дяди и тёти, троюродные братья и сёстры. Молодые немцы, как правило, уже в 18 лет стремятся снять отдельную квартиру. Греки или турки живут с родителями до женитьбы или до замужества, иногда вплоть до 30 или 40 лет. Вот, как оценивает ситуацию социолог Лале Акгюн:
- В восточных культурах семьи гораздо жестче организованы. Права и обязанности отдельных членов семьи реализуются внутри этой группы. В западных культурах упор делается на индивидуальные права и свободы, на личность, у нас важнее интересы семьи.
Трудно сказать, хорошо это или плохо. Многие молодые люди, особенно девушки из турецких семей, жалуются, что семейные традиции и связи просто душат их, не дают и шагу ступить самостоятельно. С другой стороны, многие немцы жалуются на распад семейных связей, на одиночество. Гречанке Элви - 20 лет, она смотрит на немцев и удивляется:
- Я знаю другие семьи, немецкие семьи, у них всё не так, как у нас. У них главное - дистанция. Подальше друг от друга. Родственники раз в год встречаются, на юбилей бабушки или по другому случаю, а потом месяцами даже по телефону друг с другом не разговаривают. Мне за них даже как-то обидно.
Совсем другое представление о родственных связях и у Ибрагима Гюргюра:
- Понимаете, вот эта связь с семьёй, это же не просто слово. Это каждый человек чувствует, это каждый с молоком матери всосал. Мой родственник - это всегда моя кровь, даже если мы друг друга недолюбливаем, понимаете? Я для него всё сделаю. У немцев какое представление о турках? Подерись с турком, тут же все родственники набегут. И правильно. Так и есть. Если моего младшего брата бьют, значит, и мне больно. Меня тоже оскорбили. И я буду его защищать, словами или кулаками. А немцы что? Нарвался на драку, значит, сам виноват, сам и расхлёбывай.
Ну, наверное, драки - не самый лучший пример, чтобы доказать преимущество традиционных связей в семье. Тогда возьмём другой. Многим иммигрантам из южных стран - итальянцам, испанцам, туркам, сербам удаётся добиться благосостояния в Германии только благодаря семейному бизнесу. Национальные рестораны, продуктовые магазинчики, одним словом, все мелкие предприятия, которые можно открыть без солидного начального капитала, выживают только потому, что в них работает вся семья, от дедушки до внука. Поэтому и селятся иммигранты в Германии чаще всего по соседству с земляками. С одной стороны, это помогает ужиться в новой стране, справиться с начальными трудностями, с другой стороны, затрудняет интеграцию вновь прибывших, приводит к образованию добровольных гетто по национальному признаку. Ещё раз слово социологу Лале Акгюн:
- Мы сталкиваемся с таким феноменом: целые деревни перебираются в Германию и селятся здесь на одной улице. Потом они постепенно тянут за собой всех родственников, потому что семья должна держаться вместе. Групповые интересы тут важнее интересов отдельной личности. Так было в Турции, так это остаётся и в Германии. И это не только среди родственников, но и просто среди земляков. Скажем, я живу на юге Германии, в Мюнхене. Мне надо поехать на север, в Гамбург. Если там живёт кто-нибудь из моей деревни, я в любой момент могу позвонить в дверь. Меня всегда примут как дорогого гостя, накормят и отведут почётное место на ночлег.
Чеченцы в Германии
В Германии официально зарегистрировано около 4.000 беженцев из Чечни, которые добиваются здесь политического убежища. Дела их рассматриваются долго, чиновники пребывают в растерянности: с одной стороны, официально Россия считается демократической страной, где более или менее соблюдаются основные права человека. Выходит, политического убежища не давать. С другой стороны, Россия вот уже несколько лет ведёт необъявленную войну на территории Чечни. Все правозащитные организации говорят о вопиющих нарушениях прав человека и систематических преследованиях чеченцев по национальному признаку. Выходит, у чеченцев есть абсолютно законное основание для получения политического убежища. Самим беженцам от всей этой бюрократической неразберихи не легче. Большинство из них живёт в Германии на птичьих правах: депортировать их в Россию немецкие власти не решаются, но и постоянного статуса, в частности, разрешения на работу не дают. Вот, например, проживает в Кёльне семья Тимбулатовых. У них в гостях побывала Нина Беднарц:
«Да нет, - говорит Лиза Тимбулатова, - впятером в двухкомнатной квартире жить можно. Даже маленький садик есть. Правда, выходит садик прямо на кёльнскую кольцевую автомагистраль. Так что шум стоит днём и ночью. Но и к этому можно привыкнуть, главное, дети в безопасности».
Лиза и её муж Мовсар работали в Грозном в больнице. Она - гинекологом, он - хирургом:
- В основном моими пациентами было гражданское население, но я лечил и повстанцев, за что я указом президента Масхадова был награжден орденом. Когда снова российские войска заняли Чечню, стали искать людей, которые имели какое-либо отношение к первой войне. В их число видимо, попал и я.
Вот так Мовсар попал в чёрный список у федералов. Но, как будто этого недостаточно, кто-то из чеченских полевых командиров стал обвинять его в пособничестве федералам, мол, он ведь и российских раненых оперировал. Из Грозного надо было бежать. Закрепиться в Москве не удалось. Работы для хорошего хирурга сколько угодно, но без прописки никто на работу не берёт. Жить негде и не на что. Вот тогда они и решили воспользоваться приглашением немецких друзей, тоже врачей, и уехать в Германию:
- Это было непростое решение. Не так просто в моем возрасте, оторвать детей от учебы, ехать в новую страну, не зная языка. Но когда на карту поставлена жизнь близких людей – выбора нет. Это заставило уехать из России.
И вот уже два с половиной года Тимбулатовы живут в Кёльне и ждут решения своей судьбы. У них есть временный вид на жительство, но разрешения на работу немецкие власти им не дают. Обоснование: война в Чечне - это временный конфликт, как только он кончится, они смогут вернуться на родину. Лиза Тимбулатова в скорое окончание войны не верит:
- Человек, который пришел на крови чеченского народа к власти, я думаю, не способен вообще ничего в этом плане решить. У чеченцев эта боль будет всегда в душе. Пока там есть Путин – мы этого не забудем. То, что сейчас произошло, было настолько несправедливо, настолько жестоко, что это просто вообще невозможно объяснить.
Больше всего Мовсар боится потерять квалификацию. Да и жить на социальное пособие не в его характере. Конечно, все обуты, все сыты, есть крыша над головой. Но взрослому здоровому мужчине сидеть дома - стыдно. Чтобы работать врачом, надо в Германии подтвердить диплом, то есть пройти практику и сдать экзамен. Мовсар готов работать хоть ассистентом, хоть медбратом, хоть санитаром, хоть сиделкой в доме престарелых. Причём работы - хоть отбавляй, многие больницы даже обращались за Лизу и Мовсара с ходатайствами в ведомство по делам иностранцев. Но пока отказ следует за отказом. Для Лизы и Мовсара вынужденное безделье, вот эта неопределённость - самое страшное:
- На сегодняшний день с тем статусом, который у нас есть, у нас перспектив в Германии нет. Чтобы мы ни захотели сделать, чтобы мы не решили, нам говорят, что это нельзя, не положено. Единственное, что есть – надежда. Мы надеемся, что наступит время, и нам позволят показать, что мы тоже можем работать, и сможем нормально жить.
Зато детям хорошо. Они уже свободно говорят по-немецки. Младший, Саид, ходит в гимназию. Старшая дочь, Хеди, через знакомых устроилась на практику в туристическое агентство, правда, тоже неофициально, проблема в этом проклятом статусе. Средняя дочь, Зейнаб, несмотря на то, что в последние годы училась урывками, заканчивает в будущем году гимназию и собирается поступать в университет. Говорить ей уже проще по-немецки:
- Мне было 13 лет, когда всё началось. С тех пор мы жили в руинах. Ничего не строилось, всё только бомбили и бомбили. Просто вспомнить больно, какие красивые места были в Грозном, а теперь там - пустыня».
Сейчас Зейнаб 21 год. В Германии она чувствует себя как дома. Но война преследует её и здесь:
- Остаётся этот постоянный страх. Стараешься сама говорить потише, а то начнётся проверка документов, мы же никогда не знали, что сделают российские солдаты. Они всегда были так агрессивно настроены. Когда мы приехали в Германию, мы первое время в поезде или в городе всё время вздрагивали, если кто-то повышал голос. Мы так и не избавились от страха.
Вот так и живёт семья Тимбулатовых на окраине Кёльна, по соседству с автомагистралью. Постоянный гул машин напоминает им, что они здесь - временно, они здесь - беженцы. И всё равно они искренне благодарны, что они в Германии в безопасности. Вот только одного они не могут понять: если уж их впустили в страну, то почему не дают работать?