Против чего протестуют французские студенты? / Шведские пенсионеры
Сегодняшняя наша передача посвящена перспективам. Не мечтаниям о будущем, а реальным перспективам жителей двух европейских стран – Франции и Норвегии. И тому, как они борются за то, чтобы эти перспективы в реальности оказались более радужными, чем, может быть, кажутся сейчас. Репортажи из Франции, кадры студенческих волнений, настоящих уличных боёв с полицией, - всё это каждый день в течение уже долгого времени видят в программах новостей миллионы телезрителей в разных странах мира. Но многие ли точно знают, что именно стало причиной этих беспорядков, почему французская молодёжь идёт на баррикады? С этого мы и начнём сегодняшнюю передачу.
«В нашей демократии негативная аргументация во много раз сильней, чем конструктивные, убедительные доводы», - разводит руками министр труда Франции Жан-Луи Борло. Для него удивительно то, что протесты против изменений трудового законодательства приобрели такой размах. Ведь все эти изменения, - подчёркивает он, - направлены на то, чтобы снизить уровень безработицы, создать настоящую конкуренцию на рынке труда, предоставить молодёжи дополнительные шансы.
Протесты в Париже и других городах Франции направлены прежде всего против так называемого «договора первого найма» (сокращённо Це-Пэ-Э»), который вводится вместе с новым законодательством. Суть этого нововведения такова: испытательный срок первого в их жизни трудового договора составляет для молодых людей до 26 лет два года, и в течение этих двух лет работодатель может уволить их фактически без объяснения причин. Одна деталь: когда студенты решили поддержать профсоюзы, которые с самого начала были против либерализации трудового законодательства, и стали организовывать блокаду университетов в знак протеста против Це-Пэ-Э, премьер-министр Доминик де Вильпен выступил с заявлением, что «контракт первого найма» к специалистам с высшим образованием никакого отношения не имеет, что он определяет величину испытательного срока лишь для неквалифицированной рабочей силы. Однако в первоначальном тексте закона такой оговорки нет. Так что студенты вышли на улицу не просто от нечего делать. Сегодня в Париже без трудового договора сроком хотя бы на пять лет очень трудно снять квартиру. Хозяева требуют гарантийное письмо от работодателя, копии банковских счетов, подтверждающих кредитоспособность потенциальных квартиросъёмщиков, большую сумму залога… Цэ-Пэ-Э с его двухгодичным испытательным сроком означает для многих сегодняшних студентов, что им придётся в будущем искать работу в провинции, а не в столице.
Де Вильпен уже признался, что совершил некоторые ошибки, недостаточно ясно объяснив французам цели и суть «договора первого найма». Но он по-прежнему подчёркивает, что этот договор предоставит новые возможности молодёжи из семей иммигрантов, которая в прошлом году прежде всего именно из-за бесперспективности бунтовала в пригородах Парижа.
Из бунтующей Франции – в неспешную, солидную и, похоже, очень довольную Норвегию. Нефтяные и газовые богатства этой страны позволяют ей щедро финансировать социальные и образовательные программы – причём как текущие, актуальные, так и те, что ориентированы на будущее. В Норвегии около десяти лет назад был создан стабилизационный фонд, подобный тому, что существует с недавнего времени и в России. Но если в России всё ещё идут споры, на что тратить (и тратить ли вообще) деньги этого стабилизационного фонда, то в Норвегии они (деньги) очень активно «работают». И дают новые прибыли.
2005-й год снова оказался рекордным для норвежского нефтяного фонда. Продолжающийся рост цен на нефть на мировом рынке весьма благоприятно сказывается на бюджетных доходах Норвегии – третьего по величине мирового экспортёра углеводородов. Практически все доходы от этого экспорта (налоги, которые платят нефте- и газодобывающие компании, дивиденды на принадлежащие государству акции, прибыли госкомпаний «Статойл» и «Ношкгидро») переводятся в стабилизационный фонд. Лишь до четырёх процентов от этих поступлений, не больше, могут использоваться для покрытия текущих бюджетных расходов. В результате, по оценкам экспертов, стабилизационный нефтяной фонд Норвегии сегодня «весит» почти полтора триллиона норвежских крон (это больше двухсот миллиардов долларов США). К концу нынешнего года он станет вторым по величине фондом в мире вслед за пенсионным фондом госслужащих Японии.
Между прочим, добывают нефть в Норвегии, в основном, иностранные компании. Есть, правда, две названные выше, в которых часть акций принадлежит государству, но они не играют доминирующей роли на рынке добычи углеводородного сырья.
На каждого жителя Норвегии сегодня приходится около 45 тысяч долларов из нефтяного фонда. Причём это вовсе не теоретическая сумма, не абстрактные статистические расчёты. Стабилизационный фонд был создан в 96-м году именно для того, чтобы обеспечить будущее жителей страны. Именно поэтому накопленные деньги активно инвестируются в перспективные компании. Сейчас – исключительно в иностранные компании. Но критериями является здесь не только перспективность фирм и их прибыльность. Существуют очень строгие этические критерии, за соблюдением которых следит специальный государственный комитет. Категорически запрещено, например, вкладывать деньги из норвежского стабилизационного фонда в концерны, которые в той или иной степени принимают участие в разработках ядерного оружия и средств его доставки. По этой причине, например, как заявила на одной из последних пресс-конференций Кристин Хальверзен, министр финансов Норвегии, решено продать акции американской корпорации «Боинг».
Разумеется, вопрос о том, как расходовать накопленные средства, решает не только узкий круг экспертов, назначенных правительством. По этому поводу идёт широкая общественная дискуссия, в которой принимают участие известные экономисты, представители различных политических партий, общественные организации и даже церковь. То, что из нефтяного фонда ни в коем случае нельзя компенсировать в значительном объёме текущие бюджетные расходы и финансировать текущие социальные программы, ясно всем: иначе будет стремительно расти инфляция. Просто копить деньги тоже бессмысленно, они должны «работать». Если инвестировать столь крупные средства в норвежскую экономику, то это привело бы к росту цен на внутреннем рынке. И вот решено инвестировать их в иностранные ценные бумаги. Если ещё несколько лет назад это вызывало критику некоторых представителей оппозиции: дескать, нужно быть патриотичнее и поддерживать общественного производителя, - то сегодня эти критические голоса смолкли. Не удивительно, ведь доходность «непатриотических» вложений достигла десяти процентов. Причем остаются эти деньги, разумеется, в Норвегии.
Однако несмотря на эти впечатляющие цифры, то и дело вспыхивает дискуссия о том, не лучше ли просто разделить нефтяные поля или добываемую нефть между жителями страны вместо того, чтобы продавать эту нефть, а потом делить деньги? Недовольство, так сказать, «человека с улицы» объясняется ещё и довольно прижимистой политикой правительства в области добычи нефти. Когда в середине семидесятых годов ведущие политические партии страны договорились о том, как должны строиться национальная нефтяная стратегия, было решено, среди прочего, сдерживать рост добычи, чтобы запасов хватило на возможно более длительный срок. Ещё пять лет назад Норвегия добывала в Баренцевом и Северных морях более трёх миллионов баррелей нефти в день, сегодня уровень дневной добычи снижен до двух с половиной миллионов баррелей. Естественно, население не слишком довольно: с какой стати мы должны экономить, если обладаем такими богатствами?! Однако геологи предупреждают: запасов нефти и газа в Баренцевом море хватит (при сегодняшних темпах добычи) ещё на пять-шесть десятилетий, а в Северном море – вообще лет на двадцать, не больше. Что будет потом? Вот тогда и пригодятся деньги, накопленные в стабилизационном фонде. Правда, без них Норвегия тоже не обанкротится. Огромные доходы она получает также от экспорта рыбы и рыбопродуктов. Здесь действуют еще более жёсткие ограничения (в первую очередь, природоохранного характера). Если они будут соблюдаться, то рыбы в Баренцевом море хватит ещё очень надолго – намного дольше, чем нефти.
Но в будущем норвежской рыбной промышленности уверены не все. Многие из рыбаков, рабочих перерабатывающих предприятий и владельцев фирм, которые торгуют свежей и замороженной рыбой и рыбопродуктами, считают, что делать сейчас ставку на нефть и газ, оставляя рыбу, так сказать, про запас, на чёрный день, очень опасно. Кроме того, экологи протестуют против нефтяных разработок в непосредственной близости от побережья – даже необжитого на севере страны.
Начало смены на одном из рыбозаводов на севере Норвегии. В огромном цеху, ярко освещённом люминесцентными лампами, пахнет рыбой. В воздухе висит водяная пыль. Работает филетирующий агрегат, превращающий «скрей» (так по-норвежски называется треска) в аккуратные прямоугольники филе, очищенного от чешуи, кожи и костей. Около десятка мужчин в резиновых комбинезонах и рукавицах работают у разделочных столов. В открытые ворота цеха видно, как портовые краны разгружают стоящие у пирса траулеры и как блестит на солнце треска.
У Пера Бёгена перекур.
«Всю мою жизнь я имел дело с рыбой. Я ходил за треской на больших траулерах. В хорошую погоду в открытом море гораздо приятнее, чем здесь».
Но сегодня море неспокойное, и поэтому Пер лучше чувствует себя на берегу. Он и его товарищи – первое звено в переработке рыбы, которую большинство потребителей знает только как филе и даже не представляет, как треска на самом деле выглядит.
Бьерг Нивельсен, владелец фабрики, доволен сегодняшним уловом, но, тем не менее, жалуется на жизнь:
«Сегодня меньше рыбы в море, в этом нет никакого сомнения. Но бывают разные года – более удачные или менее удачные. То мы больше ста тысяч тонн в год ловим, то – меньше сорока тысяч. Главные конкуренты наши – те, кто покупает рыбу прямо в море у мелких рыболовецких судов и там перегружает их».
Сейчас ситуация с рыбой в Баренцевом море более или менее стабилизировалась. Когда в конце восьмидесятых годов уловы резко упали, норвежское правительство ввело жёсткие квоты, за соблюдением которых очень строго следят. Это не раз чувствовали на себе и те российские рыбаки, которые пытались обойти запреты и ограничения.
Сегодня главная забота у Норвегии – другая. До сих пор нефтяные вышки строились в значительном отдалении от тех акваторий, где обычно ловили треску. Но пробные бурения, которые были произведены в последнее время в прибрежных водах, показали, что и здесь недра богаты углеводородами. Сейчас в норвежском парламенте идёт острая дискуссия по поводу того, где именно в будущем разрешено будет добывать нефть и газ, а где нет. Для Уни Берге из экологической организации «Беллуна» нет сомнений: эти акватории должны быть закрыты для нефтяных разработок:
«Острова Лофотен – важные места гнездовья водоплавающих птиц. Морское дно в арктических водах тоже представляет собой настоящую сокровищницу. Совсем недавно, всего четыре года назад, здесь обнаружили крупнейший глубоководный коралловый риф. Это показывает, что нам ещё предстоит серьёзно изучить этот район, чтобы понять его природу».
Как часто бывает в этих структурно слабых районах Северной Европы, здесь сталкиваются экономические и природоохранные интересы. Авария, которая может произойти с нефтеналивным танкером, или серьёзная неисправность на одной из плавучих нефтедобывающих платформ могут иметь непоправимые последствия для всего побережья Норвегии.