Прагматичный иррационалист

Двадцать лет радикально изменили многое в том мире, в котором творил Генрих Бёлль. Уже нет Рейнской республики, где он жил, нет Советского Союза, куда он неоднократно ездил, а те идеологические и политические сражения, участником и объектом которых он являлся, сменились другими.

Нонконформист

Читая произведения Бёлля или говоря об их авторе, мы изначально оказываемся в поле напряженного противостояния и взаимодействия истории и современности. Следовательно, что-то окончательно отходит к общественно- и культурно-историческому прошлому, а что-то продолжает свое воздействие и никоим образом не позволяет сдать Бёлля в литературный музей.

Жизнеспособность его произведений выходит за пределы будней и является одновременно средоточием его художественной прозы и публицистики - за счет апелляции к автономности личности, к свободной и индивидуально обоснованной ангажированности, которая противится предуготованным идейным шаблонам, насаждаемым политикой и средствами массовой информации. Именно в этом смысле Бёлль был и остается нонконформистом.

Добавлю, что автономность никогда не отождествлялась Бёллем с фикцией индивидуума, якобы независимого от любых исторических, социальных и моральных связей и сопричастностей: индивидуальность фокусировала в себе, по его мнению, совокупность противоречий. Никто не был для него воплощением "абсолютной нравственности", "совершенного идеала", но никто не был и начисто лишен "морали" или "человечности".

Свободолюб

Именно об этом свидетельствуют книги Генриха Бёлля с такими персонажами, как Ганс Шнир в романе "Глазами клоуна" и Лени Груйтен в романе "Групповой портрет с дамой". Они являют собой заложенные в индивидуальности своеволие и противостояние окружающей действительности, где доминируют бюрократическая рутина и меркантилизм.

Они по своему демонстрируют то, что Бёлль, говоря о собственной писательской позиции, пояснил во "Франкфуртских лекциях" (1964): быть словом и мыслью "сопричастным" современности, ощущать с нею связь, не означает быть ею "порабощенным".

Это отличие "сопричастности" от "порабощенности" и возникающий между ними "зазор" лежат в основе публичных выступлений Бёлля. Здесь источник их действенной силы и их политической значимости. Как писал сам Бёлль: "Наша ответственность состоит в напоминании, что человек существует не только для того, чтобы служить объектом административного управления". И еще: "Принятие человеческого образа начинается с любого рода "самоволки", и этот опыт я без обиняков передаю в качестве совета грядущим поколениям".

Боец

На следующий год после присуждения ему в 1972 году Нобелевской премии Генрих Бёлль, выступая в Стокгольме с лауреатской речью, говорил о "промежутке", "зазоре", который всегда существует между идеей, проектом и их осуществлением, об "остатке" или, как он выразился, "неучтенности".

"Даже государства всегда лишь приближаются к тому, что объявляют уже существующим, - писал Бёлль. - И не может быть государства, в котором не было бы зазора между буквой конституции и ее воплощением - того остающегося пространства, в котором растут – и дай Бог, чтобы расцветали! – поэзия и сопротивление…"

Бёлль настаивал на том, что литература, будучи вымыслом, обладает собственной правдой и тем самым противостоит наличной реальности. Он полагался на разум, но не был рационалистом, которому мир предстает в виде до конца просчитанного и подвластного механизма. Сюда же относится его вера в не поддающегося никаким дефинициям Бога, а также ирония, способная поколебать любую рассудительность и веру. Поэзия, очень личностно окрашенная вера и ирония служили для него формой свободы от любых инстанций, претендующих на абсолютную значимость, завершенность собственного взгляда на вещи.

Эта свобода существовала не только для него самого, его произведения призывали других пользоваться такой же свободой. Помнить об этом не помешает и сегодня.

Ральф Фюкс
Перевод Бориса Хлебникова - специально для DW-WORLD