Ирина Прохорова: "Нет никакой единой линии партии"

Специальный корреспондент DW на Франкфуртской книжной ярмарке Ефим Шуман встретился с издателем Ириной Прохоровой у стенда "НЛО" на ярмарке. Но разговор шел не только о книгах.

Deutsche Welle: Ирина, что особенно интересного вы на этот раз привезли во Франкфурт-на-Майне?

Ирина Прохорова: У нас всегда очень много нового. А в этом году, кроме традиционной программы non fiction, у нас есть несколько художественных книг, по-моему, очень интересных. Последняя из них - книга Николая Байтова, известного поэта, прозаика, который вышел из андерграунда и сейчас, так сказать, набирает обороты и становится известен широкой публике.

Его роман называется "Любовь Муры": повествование в виде переписки двух женщин в сталинские времена, пересечение двух трагических судеб. Нигде прямо это не говорится, но речь идет о платоническом романе, о запретной любви. Впрочем, никаких откровений о лесбийской любви нет, никаких откровенных сцен, да и никогда никакой физической близости у героинь не было. Роман Байтова - это очень интересный тип психологической прозы, который заимствует старинную форму эпистолярного жанра. Выстраивается контекст эпохи. Он не политический, но вся драма жизни двух этих женщин, их судьбы высвечивают дух времени. Мне представляется очень важным такой поиск нового языка разговора о прошлом. Он очень востребован сейчас. Это попытка через память, через эмоции показать те очень узкие границы, в которых люди могли тогда существовать эмоционально и социально.

- Похоже, что современная русская проза считает такой разговор о прошлом очень важным. Можно здесь назвать, например, еще "Предел забвения" Сергея Лебедева, "Время секонд хэнд" Светланы Алексиевич...

- Да, они тоже говорят об этом, только в несколько другом аспекте. Главная здесь проблема: произошла идеализация советского прошлого. Она закрепилась в общественном сознании. Я много общаюсь с молодыми, талантливыми людьми, и почти все они уверены, что 1990-е годы – это страшное время, но было еще замечательное прошлое. Я несколько огрубляю, конечно, но суть именно такова. Молодежи внушили идею превосходства прошлого над настоящим.

Я сама очень критически отношусь к нынешнему периоду, особенно если взять последние десять лет, но я совершенно не приемлю идеализации прошлого. Брежневское прошлое было довольно страшным, не говоря уже о сталинских временах. Мне кажется, что глянцевая картинка, созданная, прежде всего, советской пропагандой, мирно перекочевала в нынешнее время. Это очень опасно.

Я говорю не только о проблеме справедливости, покаянии за преступления, что важно уже само по себе, потому что без этого морального посыла невозможно выстраивать будущее. Мы знаем, что наше конструирование прошлого формирует наше будущее. И если человек идеализирует авторитаризм, тоталитаризм, то он и выстраивает его снова. Это мы видим сейчас в России. Происходит легитимация режима, всех этих вертикалей власти и прочих попраний свобод.

Поэтому важен такой разговор о прошлом, деконструкция советского гламура. Она началась в конце 1980-х годов. Тогда была литература факта, обжигающая общество. Но боюсь, что сейчас это не так действует, как действовало на мое поколение. Ведь в школах читают Солженицына, но это никак не мешает воспринимать советское прошлое как героическое и позитивное. И встает вопрос: как все-таки можно поколению, которое не жило тогда, не знает непосредственно, что это такое, рассказать о том времени. Байтов выписывает как бы частный сюжет, но это - тонкое проникновение в драму советского существования, потому что за этим действительно скрывается глубокая трагическая реальность.

- Может быть, "литература факта", как вы ее назвали, не действует из-за переизбытка информации?

- А нет никакого переизбытка. Есть поток однотипной информации, как теперь принято говорить, зомбирующей общество. По всем центральным телеканалам в течение всего дня идет целенаправленная дезинформация. Показывают советские фильмы, которые сами по себе – идеологические бомбы. Людям навязывают истерически-милитаристский дух с криками, поисками врагов, иностранных агентов, а достоверности и глубины как раз очень не хватает. Есть ложное ощущение избыточности информации, а на самом деле ее не хватает. Метод очень старый, авторитарная пропаганда так и работает. И человек устает, у него все это оседает в подкорке, он уже не в силах что-то переосмысливать.

Но хочу заметить: если судить по изменению предпочтений читателей, по книжному рынку, то очень возрос удельный вес научно-популярной, гуманитарной литературы. Этого не было еще несколько лет назад. Для меня - очень важный показатель. Людям не хватает глубокой информации о мире, и они начинают искать ее в научно-популярной литературе: как она объясняет мир? Возрастает интерес к театру. Сейчас настоящий бум театра. Растет интерес к поэзии. На открытые публичные лекции буквально ломится молодежь. Я не говорю уже об интернете. То есть начинается поиск альтернативной информации.

- Вы по-прежнему издаете 90 книг в год, даже больше. А все говорят о кризисе в книгоиздательстве...

- Вообще-то мы живем в ситуации кризиса всю нашу жизнь. Новая эпоха книгоиздания, то есть последние 20 - 25 лет, - это постоянное преодоление каких-то трудностей. В начале девяностых был полный экономический развал, зато была полная свобода. Не было никакого давления ни идеологии, ни политики, никакие репрессивные механизмы не включались. А сейчас - очень сложный момент, если говорить о такой стороне кризиса, как политическое влияние на книгоиздательства.

Самое серьезное здесь - это создание атмосферы страха, когда сами издатели занимаются превентивной самоцензурой, на всякий случай перестают издавать те книжки, которые бы с радостью издали, скажем, пять лет назад. Когда пытаются предугадать, стоит или не стоит издавать: а вдруг найдется какой-нибудь безумец, который найдет, что книга подпадет под какой-то там закон?

На самом деле нет никакой единой линии партии. Есть общий тренд на сужение социального поля, но и он - довольно беспорядочный. Чаще всего это инициативы каких-то особо ретивых депутатов или какой-то "общественности". Кто-то звонит в книжный магазин с криком: "Почему у вас стоит такая-то книга?! Она оскорбляет чувства верующих!" И очень часто магазины начинают нервно реагировать, понятно почему: они боятся проверок и так далее. Мне кажется, отстаивание независимости книжного дела должно идти по пути консолидации книжного сообщества. И тут очень важно одно: не поддаваться. Как только ты начнешь принимать подобные правила игры, ты в каком-то смысле уже проиграл. Надо бороться с искушением ограничить себя в свободе выбора.