1. Перейти к содержанию
  2. Перейти к главному меню
  3. К другим проектам DW

Воспоминания поэта Норы Пфеффер (1)

Виктор Вайц «Немецкая волна»

02.06.2005

https://p.dw.com/p/6jwh

Наши передачи часто посвящены немцам из России, то есть российским немцам. Конечно, проблемы с интеграцией в Германии у людей приехавших из стран бывшего Советского Союза примерно одинаковые. Но если обратиться к прошлому, то российские немцы делятся на несколько групп с разной историей, разной культурой. На вопрос: «Вы из каких немцев?» можно услышать“Wolgadeutsche“, „Odessadeutsche“, „Plattdeutsche“ или «Kaukasusdeutsche“. Кавказские немцы – это потомки виноделов из Швабии. Им российские цари в начале 19-го века обещали на Кавказе плодородные земли, пригодные для виноделия. Свою первую колонию они назвали Neu-Stuttgart (Новый Штутгарт). Благодаря трудолюбию переселенцы жили в достатке. Образованная их часть влилась в городскую интеллигенцию в Тбилиси, где в знаменитой немецкой школе вместе с немецкими детьми учились русские и грузинские дети. Директор школы Густав Пфеффер был одним из самых уважаемых в городе людей. Он жил со своей многочисленной семьёй в большом доме при школе. О том как неожиданно эта благополучная, счастливая жизнь была прервана рассказала моей коллеге Элизабет Вибе дочь Густава Пфеффера, известный поэт Нора Пфеффер.

Даже спустя многие десятилетия, после многих других потерь Норе Пфеффер тяжело говорить об этой первой в её жизни большой беде, обрушившейся на её уютный родительский дом посреди нормальной кипучей жизни родного города.

- В 35-м году я кончала школу, 10-й класс. А в 35-м вдруг, 16 мая ночью… Все у нас спали, только я не спала, я сидела в кабинете у папы и готовилась к занятиям. Я любила ожидать папу, он поздно приходил после собраний или чего-то еще, он работал не только в школе ректором, но еще в другом высшем учебном заведении он заведовал кафедрой. Он тоже знал, что я его жду. А у нас стеклянные двери, большое окно на веранду, папа всегда приходил через сад, через эту веранду, а не через подъезд, который на улицу выходит, чтобы никого не будить. И вдруг через веранду шаги, но не папины шаги, и не одни, а несколько, несколько людей. И открываю дверь: «Родители дома?» Я говорю: «Мама дома, папы еще нет». «Разбуди!» Ну, я разбудила. А дома в это время уже шли аресты среди немцев, среди наших немцев. Так что можно было такого ожидать. Они начали обыск, а у нас много комнат было и страшно много книг. И во всех комнатах делали обыск.

- А как они выглядели, сколько человек, Вы не помните?

- Среди них немцы были, но немцы кэгэбэшники. И среди немцев были кэгэбэшники, а это самые страшные были. Например, у нас нашли и конфисковали большое издание о Бисмарке, это, наверное, уже чрезвычайным преступлением считалось у них. А я в тот момент только думала, о том, что папа же должен придти. А я страшно любила своего отца, он меня особенно баловал, наверное, потому что я одна была девочка. Он меня, например, всегда брал в оперный театр. Даже два абонемента у него было. Мальчишки меньше интересовались этим, и он меня брал.

И вот тут идет папа, я к двери, я слышу его шаги на балконе. Он зовет меня: Нора. Я открываю дверь и смотрю на него, он только очень побледнел, ничего не сказал. Я обратилась к ним: «Позвольте, я накормлю своего отца». Они разрешили. Уже было приготовлено, я понесла ему туда к письменному столу, потому что не пускали в другие комнаты. Конечно, ему не хотелось есть, но это делал из любви ко мне, я чувствовала это. И вот он поел. Под утро вытащили еще одну бумагу и показали матери моей: «Вы нас тоже проводите». Тут мама страшно испугалась, и отец. Он был очень собран, он знал, что мать еще остается, и мать работала в то время уже. А тут берут кормильцев: и отца, и мать, старого дедушку, и бабашку, и глухую тетю (она училась говорить). Но тем не менее и мама, и папа мне написали доверенности (потому что я девочка была, потому что мальчишки так более как-то…). Доверенности на зарплату, которую они должны были получить, так что я могла еще немножко денег собирать, а деньги всегда хранились у дедушки у нас. И мама свою зарплату, и папа, все к дедушке несли, дедушка был кассиром у нас. И вот они ушли, забрали папу, маму. И я вышла в большой двор школьный, там большой и 2 маленьких двора. В большой двор вышла, это было в 5 часов утра, и я орала, я орала, я орала, и детство кончилось…

Тут я могу рассказать интересную вещь еще. Какую роль Берия сыграл в судьбе моей матери. У Берия тоже учился в нашей школе немецкой какой-то сын Серго. И как-то жена Берия Нино… Она была агрономом, и что интересно, я ее часто встречала, когда я ездила в университет потом. Я ее часто встречала прямо в трамвае, она не пользовалась машиной персональной и так далее. Вот это мне нравилось в ней. Очень красивая, я еще помню, что она носила шубу из каракульчи. Сверху черная, а внутри подкладка коричневая каракульча. Такие вещи вдруг запомнились. Но во всяком случае она обратилась к моему отцу (так как Серго немножко отставал в учебе, он не ходил в детский сад, поэтому он прямо в первый класс поступил), нет ли у отца подходящей гувернантки. Ну, она не сказала гувернантка, домашняя преподавательница. А отец вспомнил, что моя крестная, она училась в Германии на воспитательницу, а она была подругой моей матери. Моя мать намного старше была, но все равно была подругой, как у меня есть очень молодые еще по сравнению со мной друзья. Ее звали Элла Альмендегер. Она собиралась ехать в Америку, так как ее жених выехал туда. Но она должна была потом, почему-то она не могла сразу за ним поехать. И вот тут вдруг закрыли визу, то есть, чтобы визу получить, надо было особое какое-то разрешение. А раньше без визы можно было выезжать. Тогда папа подумал, Берия же был главой Правительства в Грузии, так уж кто-кто, он сможет это сделать. Она пошла туда, ее очень хорошо встретили, и она прямо сказала в чем дело, она согласна год заниматься с ребенком, чтобы она могла получить визу и поехать к своему жениху. И так она начала работать, она согласились. И она с мальчиком – Серго часто приходила к нам домой, были очень добрые отношения. А у Берии была глухонемая сестра. Очень некрасивая, она вся была рябая. Ну я Эля знала, что моя тетя глухая была. Она была уже не глухонемая, а глухая, потому что она училась в прекрасном интернате для глухонемых в России. Прекрасный интернат, где учили их не руками говорить, а губами. Она замечательно читала по губам, даже если только кусочек губ видно было, она уже читала. И потом она так хорошо говорила, что мы дети совершенно не замечали, что она глухая.

- На немецком?

- Только на немецком. Это немецкий был такой интернат. Мы очень любили… Она более эмоционально рассказывала нам сказки, потом про этот интернат и так далее, как ее учили, всякое рассказывала. И она до того интересно рассказывала, что нам гораздо интересней было, чем, если мама расскажет что-то. А Эля же знала ее хорошо. И вот она приводила к нам и познакомила мою тетю с этой сестрой Берия. И они ходили тогда вместе куда-то гулять, и у тети была подруга и так далее. А мать Берия была простой грузинской крестьянкой, и она тоже была очень довольна, что у ее дочери сейчас такая подруга из такой семьи. Потому что моего отца очень уважали в Тбилиси.

И вот, когда моих родителей арестовали… Хорошо, что в 35 году, потому что тогда еще не было все так страшно строго, как потом в 36-м, 37-м. В 37 был апогей, и потом это продолжалось, эти ужасные экзекуции и что хотите. А тогда значит, мы имели право, не сразу, но имели право передавать передачи, они и назывались «передачи»: всякие продукты и белье. Это тоже не сразу, но это слишком долгая история все это рассказывать, как я сумела это все устраивать. И как-то моя тетя нашла в этих корзинах, это такие базарные корзины в Грузии были, плетеные. И там подсунуто было, как ролик, на папиросной бумаге длинное письмо моего отца. Никто кроме меня не мог это читать, потому что у папы вообще почерк ужасный неразборчивый. И я с лупой сидела и читала, мелко-мелко написано с двух сторон на папиросной бумаге. Ну, и оказалось, что его расспрашивают, и маму расспрашивают все про тетю Элю. И вот в моей детской голове (я еще училась же), я подумала, попишу я Берию письмо. Напишу, что маму все время расспрашивают про Элю Альмендегер, которая работала у Берия, значит, кто-то копался под Берия, как немку он держит у себя. И это письмо я дала Серго, как раз он с Элей был у нас. Когда они вышли, я дала, сказала: «Отдашь папе?» «Ну, конечно, отдам». И действительно, отдал отцу своему. Но пока, значит, хочу рассказать, что как-то несколько раз приходила мать Берия. Проклинала по-грузински своего сына: «Как можно было! Десять человек, и кормильцев забрали!» И приносила по 2 такие корзины каждый раз с продуктами, с лучшими продуктами с базара.

- В качестве подарка для Вас?

- Конечно, просто мы без кормильцев остались. Но это ж надо подумать, мать такого изверга и она не побоялась придти к нам и дать это все, ну, сын наверняка ничего не знал об этом. Ну, а теперь возвращаемся опять к моей матери через полтора года, по-моему, сейчас скажу… через год, наверное. Нет, через полтора года. Был суд. И мы дети бегали там в здании суда. Это тоже только тогда еще было, чтобы в здании суда дети могли там бегать. И я помню секретаря суда … , даже фамилию помню его. Я что-то его спрашивала, а он говорит: «Детка, ты не беспокойся, скоро будет мама дома». А суд шел 5 или 6 дней, это не так просто. Но в перерыве мы имели право кофе, булочки, там что-то передать маме. И вот мы так это и делали. А мама она так верила в Бога, и она верила, что он ее освободит. Ну, и во всяком случае она была освобождена и причем оправдана.

Продолжение следует