23.05.2001 О «красном фашизме»
Сегодня мы познакомим вас с книгой, которая была составлена и большей часть написана в Германии, вышла на русском языке в Киеве, в украинском издательстве «Оптима». Наверное, это не случайно, так как тема актуальна для всех трёх стран-участниц, если можно так выразиться. Она выражена уже в названии: «Коммунизм. Террор. Человек». Книга была подготовлена и издана при поддержке Фонда Фридриха Эберта, близкого к социал-демократической партии Германии. Статьи, очерки, эссе, включённые в сборник, являются дискуссионными. Отправной точкой этой дискуссии являются тезисы нашумевшей «Чёрной книги коммунизма». Напомню, что она вышла в 97-м году во Франции, потом была переведена на многие языки. Что вызвало тогда и вызывает до сих пор особенно много споров, так это параллели между нацизмом и коммунизмом. Правомочно ли такое сравнение? Не делает ли оно менее страшным геноцид Освенцима?
«У двух тоталитарных систем гораздо больше сходств, чем различий», – писал в предисловии к «Чёрной книге коммунизма её составитель Стефан Куртуа. Между прочим, он сам был в прошлом профессиональным революционером. В конце шестидесятых – начале семидесятых годов Куртуа возглавлял одну из самых радикальных левацких группировок во Франции. Но потом пересмотрел свои взгляды и стал серьёзнее анализировать теорию и практику коммунизма. Он считает, что классовый геноцид ничем не лучше геноцида расового.
Критики Куртуа (которые есть и среди авторов дискуссионных статей в книге «Коммунизм. Террор. Человек») считают, что проводить знак равенства между гитлеровской Германией и сталинским Советским Союзом ни в коем случае нельзя. Главный аргумент: национал-социализм был порочен и преступен уже в теории, а коммунистическая доктрина исповедовала совсем другие идеи, вовсе не человеконенавистнические. Но, во-первых, добрыми намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Гитлер тоже искренне считал, что делает добро, завоёвывая соседние страны и уничтожая евреев. Как писал известный итальянский прозаик Игнацио Силоне, впервые назвавший сталинизм «красным фашизмом», «революции, как и фруктовые деревья, оцениваются по их плодам». Какая разница жертвам, убивали ли их в согласии с теорией или вопреки ей? Ну и, во-вторых, сравнивать нацизм и коммунизм – не значит проводить знак равенства между ними.
«Нацистский режим и сталинская система», – так назвал свою статью в книге «Коммунизм. Террор. Человек» немецкий историк, профессор университета Тюбингена Дитрих Бейрау. Он сразу оговаривается: «Сопоставление национал-социализма и коммунизма – рискованное сопоставление. Однако историков это заставляет сделать время. Различия между двумя системами, разумеется, есть, – пишет профессор Бейрау, – но эти внешние различия обусловлены различным происхождением. Национал-социализм порождён революцией среднего класса. Облик этого класса определяется страхом перед снижением социального статуса, болезненными амбициями, зависимостью от стереотипов и, не в последнюю очередь, жаждой компенсации за национальное унижение».
«Национал-социалистическая революция в Германии и порождённый ею режим опирались на несравнимо большую общественную поддержку по сравнению с большевистской диктатурой 17-го года и первых последующих лет, – подчёркивает немецкий историк. – Если большевики называли себя «авангардом», то национал-социалисты небезосновательно полагали, что являются квинтэссенцией нового «всенародного государства». Не может не поражать та лёгкость, с которой были распущены конкурировавшие с НСДАП партии, общественные организации и профсоюзы, – при очень широком одобрении. Огромное большинство представителей немецкой интеллигенции, от врачей и до преподавателей высших учебных заведений, охотно приняло господствующую идеологию».
Некоторые сходные черты двух диктатур – гитлеровской и сталинской – вытекают из притязаний обоих режимов на формирование нового общества и нового человека. Это, как считает профессор Бейрау, утопические цели, ожидание чуда, обожествление вождя, культ героев, массовые ритуалы, а также однопартийная система, монополия на средства массовой информации и разгул насилия, возведённого в ранг государственной политики. Было и идеологическое родство. Так как обе господствующие партии исповедовали социалистические идеалы, это формировало, например, их отношение к труду. Ещё большевики молились на раскрепощённый, так называемый «освобождённый» труд и исповедывали культ рабочего. Сталинские лагеря украшало изречение вождя: «Труд в СССР – дело чести, доблести и геройства!» Вершиной мистификации социалистического трудового энтузиазма стало стахановское движение.
Но и на воротах Освенцима красовалась надпись «Arbeit macht frei» – «Труд освобождает». Одним из главных (если не главным!) праздником было в «третьем рейхе» 1-е Мая. Труд в идеологическом контексте национал-социализма являлся формой создания «всенародной общности». Мы хорошо знаем скульптуру Мухиной «Рабочий и колхозница». И немецкие города украшали во времена Гитлера подобные скульптурные изображения, только к мускулистому рабочему и крестьянину добавлялся обычно солдат.
Но параллели можно провести даже в области национальной политики. Правда, как подчёркивает в своём очерке в книге «Коммунизм. Террор. Человек» израильский учёный Дан Динер, преступления Гитлера остались в исторической памяти человечества как преступления, совершённые немцами, тогда как преступления Сталина и всего коммунистического режима в бывшем Советском Союзе едва ли могут быть представлены как преступления, совершённые исключительно русскими. Однако как же тогда интерпретировать, например, спланированные депортации целых народов в Советском Союзе?
Для ортодоксального коммуниста, даже такого, который объясняет и оправдывает очень многое в страшной практике построения «самого справедливого общества на Земле», эти депортации, наверное, труднее всего понять и объяснить. Фундаментальный постулат марксизма – это постулат о классовой борьбе, и террор против классового врага идеологически оправдан. С этим всё в порядке. А вот с террором против целых народов, с депортациями по национальному признаку дело обстоит сложнее.
И хотя уже Карл Маркс предлагал расправиться с некоторыми народами, чуждыми революционному сознанию (например, с чехами), всё же марксисты делали ставку на так называемый «пролетарский интернационализм». Где же логика?
Терри Мартин в своей статье «Террор против наций в Советском Союзе» и пытается её найти. «Во-первых, – подчёркивает он, – ещё до Второй мировой войны в СССР проводились различные кампании террора против представителей отдельных народов, и тому есть множество документальных подтверждений». Поляки, финны, немцы, корейцы, то есть представители так называемых «диаспорных» наций (которые большей частью проживали компактно в своих государствах вне пределов Советского Союза) были выселены из пограничных областей СССР, а потом подверглись массовым чисткам, арестам и казням. Во время войны и сразу после неё жертвами депортаций снова стали немцы и финны. К ним прибавились греки, болгары, курды и армяне, жившие не в Армении, а в Крыму.
Подробно останавливается Терри Мартин на депортации целых этносов, столетиями проживавших на территориях, которые издавна были частью России, а потом – СССР. Речь идёт о калмыках, чеченцах, ингушах, балкарцах, кабардинцах, крымских татарах и турках–месхетинцах. Детально проанализированы в очерке Мартина причины депортации чеченского и ингушского народов.
«Это – особая разновидность советского террора, – считает американский исследователь. – Во-первых, был тот классовый террор, который привёл в 17-м году большевиков к власти и помог удержать её. Вторая разновидность – это сталинский террор тридцатых годов, направленный против собственной партии. А третья разновидность – террор против социально чуждых элементов. В первую очередь, это относится к раскулачиванию, то есть к уничтожению крестьян, для которых своя земля и своё хозяйство были важнее светлого будущего всего человечества. Но власти и в сталинские, и в послесталинские времена боролись также (разумеется, в более мягкой форме) против проституток, хулиганов, цыганских таборов, тунеядцев и так далее».
Однако вернёмся к наказанным народам. По мнению Терри Мартина, в сталинском решении о депортации ингушей и чеченцев именно фактор «социальной чуждости» играл очень важную, возможно, даже решающую роль. В то время как в официальных заявлениях говорилось о том, что причиной насильственного переселения этих народов было их якобы массовое предательство во время войны, в документах для внутреннего пользования основной упор делался на «проблему бандитизма» в чеченских горах, которую никак не удаётся взять под контроль. Горные районы Чечни до самой войны оставались всё ещё не коллективизированными. То и дело в этом регионе вспыхивали беспорядки. Крупные выступления произошли в 1930 году, в 38-м Чечня восстала снова.
Впрочем, возможно, есть ещё одно объяснение. Пусть даже оно прозвучит менее научно, но всё же осмелюсь предположить: главная причина депортации чеченцев и ингушей – не в том, что их представители были «социальными инородцами», а в том, что эти народы оставались непокорными. Кроме того, как замечает сам Терри Мартин, роль враждебного отношения к чужакам (не обязательно к иностранцам) была очень важным фактором укрепления тоталитарного режима в Советском Союзе.
И не только там. Идеологически обоснованная ксенофобия, очевидно, присуща большинству, если не всем коммунистическим режимам. Одна из статей сборника (её написал профессор Варшавского университета Влодзимеж Бороджей) рассказывает, например, о государственном антисемитизме в Польской Народной Республике.
В шестидесятые годы заместителем министра внутренних дел страны был Мечислав Мочар, возглавлявший также Союз ветеранов войны. У этого человека довольно тёмная карьера. В войне он участвовал как агент военной разведки и контрразведки Красной Армии, боровшийся не столько против гитлеровцев, сколько против своих земляков–подпольщиков, которые подчинялись эмигрантскому правительству в Лондоне.
Мочар, оставаясь формально лишь вторым человеком в польском МВД, окружил себя группой преданных лично ему «выдвиженцев» – представителей молодого поколения карьеристов из партийных, государственных органов, министерства обороны и аппарата госбезопасности, творческих союзов. Так называемая «партия Мочара» никогда не скрывала своего антисемитизма. И когда в марте 68-го года во многих вузах Польши начались стихийные протесты против цензуры, они были представлены как «сионистский заговор», которым руководили Израиль и США. Полиция и госбезопасность жестоко подавили протесты. Влодзимеж Бороджей приводит в своей статье следующие цифры. Было арестовано более 2700 человек. Несколько сот студентов исключили из вузов и забрали в армию. Были ликвидированы целые факультеты. Прокуратура завела уголовные дела на 262 человек. Из них около ста были студентами и преподавателями вузов.
Антисемитская кампания 68-го года привела к массовому исходу евреев из Польши. Страну покинули несколько десятков тысяч человек, и, как пишет Влодзимеж Бороджей, Польская Народная Республика ощущала последствия этого вплоть до последних своих дней. К счастью, Мочар был настолько одиозной фигурой даже для коммунистического руководства, что Гомулке – тогдашнему генсеку ПОРП – пришлось попридержать чересчур рьяного борца за идеологическую и расовую чистоту польского народа.
Ксенофобия, враждебность к чужакам способствовала формированию ярко выраженного национал-коммунизма, ставшего причиной репрессий против евреев и украинцев в Польше, против венгров в Румынии, против турок в Болгарии, против китайцев во Вьетнаме, против вьетнамцев в Камбодже, к появлению таких национальных лидеров, как Милошевич и Туджман…
На этом мы завершаем рассказ о книге «Коммунизм. Террор. Человек», подготовленной немецким Фондом Фридриха Эберта и вышедшей на русском языке в Киеве, в издательстве «Оптима». Напомню, что сборник составили дискуссионные статьи, в которых сопоставляются нацизм и коммунизм. А какова ваша точка зрения? Она нас тоже интересует. Напишите нам.