1. Перейти к содержанию
  2. Перейти к главному меню
  3. К другим проектам DW

Разгон Учредительного собрания

Ефим Шуман «Немецкая волна»

07.11.2007

https://p.dw.com/p/C5Vw

Ровно девяносто лет назад произошло событие, которое кое-кто и поныне называет Великой Октябрьской социалистической революцией. Другие предпочитают говорить о «большевистском перевороте». Как бы то ни было, но событие это имело громадное значение. И по сей день очень многие люди пытаются понять: как же, почему получилось так, что небольшая, в общем-то, кучка авантюристов сумела перевернуть – и очень надолго – огромную страну?

Ответы на этот вопрос давали не только политологи и историки, но также (что нам особенно интересно сегодня) – свидетели, современники событий. В 1924 году в берлинском «Архиве русской революции» были опубликованы воспоминания эсера Бориса Соколова, который относился к правому, антибольшевистскому крылу партии социалистов-революционеров, был убеждённым сторонником парламентской демократии и рассказывает о судьбе Учредительного собрания – первого свободно избранного всероссийского парламента. К этому парламенту даже до сих пор многие историки относятся снисходительно: мол, просуществовало Учредительное собрание всего один-единственный день и осталась от него разве что сакраментальная фраза матроса Железнякова: «Караул устал».

Между тем, это была надежда. И какая надежда! Временное правительство именно потому и называло себя «Временным», что окончательное решение о его судьбе предстояло принять Учредительному собранию. Именно Учредительное собрание, выбранное всеми гражданами России, должно было определить будущий политический строй страны. «Лучшие русские люди, - писал тогда Горький, - почти сто лет жили идеей Учредительного собрания».

Едва вернувшись из эмиграции в Россию, Ленин с возмущением заявлял: «Мне приписывают взгляд, будто я против скорейшего созыва Учредительного собрания! Я бы назвал это бредом!». На следующий день после октябрьского переворота газета «Правда» взывала: «Товарищи! Вы своею кровью обеспечили созыв в срок хозяина земли русской – Всероссийского Учредительного собрания!».

Но предоставим слово современнику событий Борису Соколову.

Вначале, в первые месяцы после революции, Учредительное собрание было для фронтовых солдатских масс чем-то абсолютно неизвестным, неясным.

Их симпатии тяготели вполне определенно и нескрываемо к Советам. Эти последние были для них институциями, близкими им и родными, напоминающие их деревенские сходы. Как армейский комитет, который солдаты называли «нашим советом», так и столичные Советы казались им близкими, а деятельность их им понятной.

Но постепенно в сознание солдатских масс начала проникать мысль о правде, заключенной в идее Всероссийского Учредительного собрания. Уже в июне-июле 17-го года … нередко первым пунктом резолюций, выносимых воинскими частями, бывало требование о немедленном созыве этого последнего. И та надежда, та вера в Учредительное собрание, которой была проникнута русская интеллигенция, передалась и солдатским массам.

Но выборы в Учредительное собрание проходили в ноябре месяце, когда центральная власть была в руках у большевиков. Следовательно, все благоприятствовало тому, чтобы выборная компания прошла в пользу коммунистической партии. Мало того, именно фронт, больше чем кто-либо другой, хотел мира, ибо этот вопрос касался его непосредственно. Большевистские предвыборные лозунги били именно в эту точку солдатской психологии. Их плакаты, предназначенные для фронта, говорили прежде всего об этом.

«Мы дадим вам немедленный мир».

Итак, теоретически казалось, что успех заранее обеспечен большевикам: ведь они овладели властью в стране, они обещают немедленный мир усталым солдатским массам. И однако, народ, - солдатская масса – высказалась далеко не за них.

Состав Учредительного собрания (и, разумеется, народ, избиравший его депутатов) Ленина разочаровал. Большевики, несмотря на то, что власть и сила были в их руках, на этих самых свободных за всю историю России выборах набрали всего лишь 24 процента голосов, тогда как эсеры – сорок процентов. Ещё шестнадцать процентов российских избирателей проголосовали за буржуазные партии. Даже в Петербурге – цитадели (или, как потом было принято говорить, «колыбели») большевистской революции – партия Ленина получила меньше половины голосов. То есть легитимировать большевистскую власть Учредительное собрание никак не стало бы. И вот уже Бухарин ставит на секретном заседании ЦК вопрос: может, всё-таки не созывать Учредительное собрание? А Володарский предупреждает, что всероссийский парламент, может быть, «придётся разгонять штыками».

Депутаты Учредительного собрания, открытие которого было намечено на пятое января, начали съезжаться в Петроград уже в ноябре, сразу после выборов. Борис Соколов рассказывает:

Кроме большевиков, которые направлялись в Смольный и которые по приезде своем в Петроград получали всевозможные удобства от советского правительства, положение депутатов их остальных фракций было не из приятных. Большая часть из них была провинциалами, мало знакомыми с Петроградом. Прибывали они зачастую без денег. С большим трудом для этих провинциалов было организовано общежитие на Болотной улице. Это был большой неуютный дом, бывший лазарет Земско-городского союза. Всюду больничные койки, не успевший еще испариться запах лекарств. Денег не было или почти не было.

Ощущение беззащитности, ощущение, что «мы находимся в руках своих врагов», господствовало с первого до последнего дня на Болотной улице.
«Ведь нас всех могут забрать голыми руками».

И понимая это, обитатели общежития на Болотной улице всё равно говорили: «Мы не скрываемся, мы не хотим скрываться... Мы, народные избранники, приехали отстаивать свои права, и борьбу с узурпаторами будем вести открыто, с высоко поднятым забралом».

Позже, в январе месяце, большевики пришли на Болотную улицу и арестовали добрых две трети всей эсеровской партии.

Ну а в ноябре позиция большинства депутатов сводилась к следующему:

«Мы должны всеми мерами избегать авантюризма. Если большевики допустили преступление против русского народа, свергнув Временное правительство и самовольно захватив власть в свои руки, если они прибегают к приемам некорректным и некрасивым, это еще не значит, что и мы должны следовать их примеру. Отнюдь нет. Мы должны идти путем исключительной законности, мы должны защищать право путем единственно допустимым для народных избранников, путем парламентским. Довольно крови, довольно авантюр. Спор должен быть перенесен на разрешение Всероссийского Учредительного собрания, и здесь, перед лицом всего народа, всей страны, он получит свое справедливое разрешение. Что касается большевиков, то, хотя мы не знаем точно их намерений, мы убеждены, что они не посмеют посягнуть на прерогативы высокого учреждения, выбранного всем народом».

Как свидетельствует Борис Соколов, состояние петроградского гарнизона в дни, предшествовавшие и последовавшие за октябрьским переворотом, было чудовищным. Огромное большинство полков и воинских частей представлялось совершенно деморализованным, и воинская дисциплина в них отсутствовала. Офицерство, после Корниловского дела взятое под особое подозрение солдатскими массами, было настроено пассивно: оппозиционно и к свергнутому Временному правительству, и к демократии, и к Учредительному собранию. В полках все партийные организации, кроме большевистских, распались.

Лишь в трех частях активная часть сторонников Учредительного собрания нашла то, что искала: сохранившуюся боеспособность, наличие известной дисциплины и не поддающийся сомнению антибольшевизм.

Это были полки Семеновский и Преображенский, а также броневой дивизион, расположенный в ротах Измайловского полка. Как полковой, так и ротные комитеты первых двух полков в большинстве своем состояли из лиц беспартийных, но настроенных резко и сознательно против большевиков. В полках было немалое число георгиевских кавалеров, раненных в германскую войну и недовольных большевистской разрухой. Нельзя сказать, что те эсэры, которые не верили в демократичность большевиков, бездействовали. Через свои фронтовые организации они вызвали в Петроград в экстренном порядке свыше 600 офицеров и солдат, которые были распределены между отдельными ротами Преображенского и Семеновского полка.

Но подавляющее большинство избранных депутатов Учредительного собрания не могли себе представить, что большевики решатся разогнать народный парламент, и опасалась конфронтации, которая могла бы вылиться в гражданскую войну.

Учредительное собрание должно было открыться 5-го января 1918 года в Таврическом дворце. Но уже с утра по Петрограду поползли слухи о том, что этот день будет и последним днём работы всероссийского парламента. Эсеры и другие социалистические партии, стоявшие в оппозиции к большевикам, готовились провести в этот день мирную демонстрацию в поддержку Учредительного собрания. Борис Соколов вспоминает:

С утра пятого января на улицах Петрограда собрались группы народа. Были эти группы неопределенны по своему составу: чиновники, рабочие, студенты, просто обыватели и интеллигенты. Собирались вяло, немного робко. Без энтузиазма, сколько-нибудь заметного.

На Рижском проспекте я встретил демонстрацию рабочих. Растянулись они тонкой цепью и с нескладным пением революционных песен шли по направлению к Технологическому институту. Впереди несли несколько флагов. Флаги были красные с надписями:

«Да здравствует Всероссийское Учредительное собрание!»
«Да здравствует народоправство!»
«Земля и воля»

В это время на Невском проспекте было уже полно людей. Десятки тысяч демонстрантов и просто любопытных непроходимой массой заполнили часть Невского и начало Литейного проспекта.

Но все попытки толпы пройти по Литейному проспекту были неудачны. Путь перегородили вооруженные красные патрули.
Громче и сильней раздавался рокот толпы.
Громче и сильнее раздавались возгласы.
«Долой большевиков!»
«Долой советское правительство!»
«Да здравствует Учредительное собрание!»

Все сильнее и сильней напирали задние ряды. И тут раздались выстрелы. Недружные и немногочисленные. Но на панели и на мостовой остались несколько раненых и убитых.

Снова качнулась толпа. Закричала. Застонала возмущенная. И люди толчками различными кинулись вперед, точно покатились...

Тут затрещал пулемет...

Петроградская демонстрация в поддержку Учредительного собрания была расстреляна большевиками. Их верховный главнокомандующий, прапорщик Крыленко оправдывал это тем, что через Учредительное собрание (цитирую) «лжедрузья народа, предатели революции, продавшиеся американским капиталистам бывшие революционеры, стремятся задушить власть рабочих и крестьян». Между тем, в манифестации принимали участие рабочие Обуховского и Патронного заводов, Василеостровского, Выборского и других районов. Именно этих рабочих и расстреливали. «И сколько бы не лгала газета «Правда», - писал тогда Максим Горький, - она не скроет этого позорного факта». Статья Горького в газете «Новая жизнь» называлась «Девятое января – пятое января», то есть он проводил параллели между царским «кровавым воскресеньем» 905 года и расстрелом красногвардейцами мирной демонстрации в январе восемнадцатого.

Защитники Учредительного собрания были разгромлены. Теперь можно было разогнать и сам парламент. Рассказывает Борис Соколов:

В кулуарах Таврического дворца было мрачно и неуютно. Бродит несколько иностранных корреспондентов. Бродим мы, депутаты большинства, бродят многочисленные красногвардейцы и матросы, зевающие и скучающие. Открытие Учредительного собрания все откладывается и откладывается. Большевики заседают. Заседаем и мы. Но что же мы можем сделать? Мы, которые составляем большинство народных избранников, и которые не имеем даже достаточной силы, чтобы проникнуть в большой зал заседания большевиков. Ведь у дверей зала стоят вооруженные матросы.

Вся галерея полна так называемых «приглашенных». Гости эти особенные, пришедшие по пригласительным билетам большевистского коменданта. Все большевистское дно здесь налицо. Рабочие, вооруженные кронштадтцы, вооруженные солдаты различных полков с красными звездами и также вооруженные красногвардейцы. Вся эта пестрая толпа шумит, грохочет, слоняясь из буфета в буфет.

И вот, наконец, мы с чувством обреченных, мы, народные избранники, входим в зал. Нас встречает хохотом, диким свистом и руганью полупьяная галерка. Справа в одной из лож сидит Ленин. Он положил свою голову на руки и издали кажется, что он спит. Видна только большая, круглая и блестящая лысая голова.

Говорит Церетели... шум, гам, наведенные винтовки.
Говорит Чернов... Говорят многие другие. И речи всех ораторов текут в безудержном шуме, в хаосе диких звуков, которые рождает галерка. И от этого все речи, даже самые красивые, самые честные и благородные, кажутся ненужными, беспомощно-жалкими.

Хохот, пьяный хохот, господствует над всем. И только тогда, когда всходят на кафедру большевистские депутаты, бурными аплодисментами приветствует их галерка.

Далеко заполночь. Большевистская фракция уже давно покинула зал заседания, за ней последовало большинство левых эсеров. Матрос Железняк подходит к Чернову и что-то ему говорит в полголоса. Нам не слышно. Но мы видим волнение нашего председателя. Встаем с мест. Зал заседания заполняется матросами и солдатами. Все кончено.

На следующий день двери Таврического дворца наглухо закрыты. И красногвардейцы железным кольцом охраняют все подступы к нему.

За нами стояла Невооруженная Правда, которой большевики противопоставили Вооруженную ложь.

Да, на нашей стороне была законность, великие идеалы и вера в торжество демократии.
На их стороне были пулеметы и ружья.
И за ними стояла толпа.