Портрет: Эрнст Иоганн Бирон
«Если учесть, что нации он внушает ужас, что те, кто притворялись действующими ему на благо и помогли его вознесению, делали это только во имя своих личных интересов, ... можно предвидеть, что он поднялся на столь высокую ступень судьбы только для того, чтобы совершить после этого такое же великое падение».
Так писал барон Мардефельд в Берлин о Бироне незадолго до его ареста.
Как-то раз Бирон спросил у придворного шута: «Что думают обо мне россияне?» «Вас, ваша светлость», - ответил шут, - «одни считают богом, другие – сатаной, но никто не считает человеком». Не менее красноречивым является и свидетельство австрийского посланника при петербургском дворе: «Он о лошадях говорит, как человек, а о людях – как лошадь».
Эрнст Иоганн Бирон, фаворит императрицы Анны Иоанновны, определявший, как считается, долгое время судьбы России, стал в российской историографии символом немецкого засилья. Именно в его время, как пишет историк Ключевский, «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забились на самые доходные места в управлении». Бирона обвиняли во всех бедах страны. В действительности же всё было, скорее всего, далеко не так однозначно, как это изображают некоторые историки.
Происхождение Бирона довольно туманно. Враги Бирона не упускали возможность напомнить, что был он якобы родом из конюхов, что мать его якобы была служанкой-латышкой. Объясняется это, по всей видимости, тем, что значительная часть курляндского рыцарства не хотела признать Бирона герцогом Курляндии. Позже, впрочем, имела место и другая крайность: кое-кто утверждал, что Бирон состоит в родстве со знаменитыми французскими герцогами де Биронами, что, естественно, льстило Бирону. В общем, почти всё, что нам известно о молодых годах Бирона, основывается на слухах, а не на фактах.
Бирон родился в 1690 году в семье мелких курляндских дворян, состоявших на службе в польской армии. Согласно некоторым свидетельствам, отец отправил сына учиться в Кёнигсбергский университет, где Бирон не столько учился, сколько предавался попойкам и игре в карты. Рассказывают, что однажды приятели его даже высекли за мошенничество во время картёжной игры, что в пьяной драке Бирон якобы даже убил часового. Как бы то ни было, но фамилии Бирона в списках студентов университета не обнаружено. Возможно, конечно, что он посещал лекции вольнослушателем, но усомниться в этом заставляет тот факт, что пространные письма Бирона пестрели орфографическими ошибками.
В 1718 году стараниями одного влиятельного курляндского дворянина Бирон получил скромную должность при дворе герцогини курляндской Анны Иоанновны, но уже вскоре был назначен камер-юнкером, а затем получил звание секретаря и камергера.
В 1723 году во дворце Анны Иоанновны в Елгаве состоялось бракосочетание Бирона с придворной дамой герцогини Бенигной Готтлиб фон Тротта-Трейден. Как свидетельствует князь Долгоруков, ненавидевший Бирона,
«По настоянию Анны Иоанновны, Бирон женился, чтобы иметь возможность дать имя детям герцогини. Анна Иоанновна выбрала ему в супруги одну из своих фрейлин, Бенигну Готтлиб. Она была глупа, некрасива, очень слабого здоровья и совершенно неспособна к супружеской жизни. Последнее обстоятельство особенно повлияло на выбор герцогини».
Злые языки утверждали, что Бенигна была горбуньей. На самом деле эта надменная дама с чванливым характером обладала прекрасной фигурой. По свидетельству леди Рондо, жены английского посла в Петербурге,
«у нее прекрасный бюст, какого я никогда не видела ни у одной женщины».
Далее, однако, леди добавила, что Бенигна
"так испорчена оспою, что кажется узорчатою».
Бирон, Бенигна и Анна Иоанновна прекрасно ладили друг с другом. Поговаривали даже, что настоящей матерью младшего сына Бирона Карла была вовсе не Бенигна, а Анна Иоанновна.
В 1730 году после смерти Петра Второго правящая клика России во главе с князьями Долгоруковым и Голициным посадила на российский трон Анну Иоанновну, надеясь, что пассивность новой императрицы позволит Верховному тайному совету хозяйничать в стране. Расчёт, однако, оказался ошибочным. Уже через несколько недель императрица при поддержке Преображенского полка совершила переворот и освободилась от навязанных ей «Митавских кондиций», направленных на ограничение власти самодержавия в пользу высшей аристократии. Следует отметить, что Бирон не имел никакого отношения к перевороту и первым политическим решениям Анны. В то время всем заправлял барон Остерман. Бирона же поначалу гораздо больше занимали личные интересы.
В 1732 году двор Анны переезжает из Москвы в Петербург. Бирон, ставший к тому времени уже графом, ехал верхом рядом с каретой императрицы. Как и в Москве, в Петербурге апартаменты Бирона находились рядом с комнатами императрицы. Большую часть дня Анна проводила в кругу семьи Биронов: она ежедневно обедала у них, вместе со своим фаворитом, его женой и детьми посещала театры, каталась на санях по Невскому, а по вечерам играла у них в карты.
Привязанность Анны к Бирону, разумеется не осталась незамеченной. Как свидетельствует сотрудник французского посольства, однажды Анна и Бирон собирались отправиться на банкет. Императрица уже сидела в карете, а Бирон должен был сопровождать её верхом. Лошадь почему-то разнервничалась и сбросила незадачливого наездника, так что Бирон ушиб ногу. Царица выскочила из кареты и, взволнованная, велела сообщить, чтобы её на банкете не ждали.
Миних-младший, сын знаменитого фельдмаршала, в своих записках отмечал:
«Если у герцога мрачное лицо, императрица моментально принимает тревожный вид, если он весел, то и на лице императрицы отражается недвусмысленное веселье. Если кто-то неприятен герцогу, он сейчас же чувствует изменение в глазах и в отношении императрицы».
А испанский посол без особой дипломатичности так охарактеризовал ситуацию:
«Граф Бирон много лет верно служил ее величеству, исполняя в то же время обязанности супруга».
Впрочем, никаких прямых доказательств интимной роли Бирона в жизни Анны Иоанновны нет.
Бирон, безусловно, имел огромное влияние на императрицу, тем не менее, оно не было безграничным. Как пишет историк Строев,
«Анна не принадлежала к тем натурам, которые безусловно подчиняются чужой воле, а Бирон не из таких, которые склонны насиловать чужую волю. Этим объясняется и продолжительный фавор последнего; обыкновенно такие натуры, как императрица, скоро начинают тяготиться, если люди, пользующиеся их любовью, навязывают им свои вкусы и мнения, и это ведет к разрыву».
Бирон никогда ничего не делал, что могло бы вызвать недовольство царицы. Он старался создать атмосферу, в которой Анна чувствовала бы себя непринуждённо. Своё влияние на государыню Бирону удавалось сохранять не с помощью агрессивности, а благодаря своей исключительной способности приспосабливаться. Сам Бирон в одном письме с необычной для него откровенностью писал:
«Крайне необходимо осторожно обращаться с великими милостями великих особ, чтоб не воспоследовала злополучная перемена».
О характере Бирона судить трудно, поскольку непредвзятых свидетельств о нём почти нет. Так, леди Рондо даёт Бирону весьма противоречивую характеристику:
«Герцог очень тщеславен и вспыльчив, и когда выходит из себя, то выражается запальчиво. Если он расположен к кому-нибудь, то он выражает отменную благосклонность и похвалы; но он непостоянен, быстро меняется без всякой причины и часто чувствует к одному и тому же лицу такое же отвращение, какое чувствовал прежде расположение; он не умеет скрывать этого чувства и высказывает его самым оскорбительным образом. Герцог от природы очень сдержан и, пока продолжается благосклонность, очень искренен с любимым человеком. Он вообще очень откровенен и не говорит того, чего нет на уме, а отвечает напрямик или не отвечает вовсе».
Манштейн, с лёгкой руки которого Бирон всё ещё остаётся в истории чудовищем, описывает Бирона так:
«Его характер был не из лучших. Он был горд, честолюбив до чрезмерности, невежлив и даже груб, себялюбив, непримирим к врагам и беспощаден, если хотел наказать. Он старался освоить искусство притворяться, однако никогда не мог достичь такой степени совершенства, какой удалось достичь графу Остерману, мастеру этого искусства».
Совершенно иной портрет, однако, рисует английский дипломат Финч:
«Его вообще любят, так как он оказал добро множеству лиц, зло же от него видели очень немногие, да и те могут пожаловаться разве что на его грубость, на его резкий характер, который французы называют 'brusque". Впрочем и эта резкость проявляется только внезапными вспышками, всегда кратковременными; к тому же, герцог никогда не был злопамятен».
А Миних-старший, добившийся низложения Бирона, так характеризует своего соперника:
«У него были две страсти: одна довольно благородная - к лошадям и верховой езде. Второй страстью его была игра. Он не мог провести дня без карт... Он был довольно хорош собою, умел нравиться... Он был щедр, но вместе с тем расчетлив, пронырлив и чрезвычайно мстителен».
Все противоречивые высказывания обобщает Рюль, автор биографии Бирона, изданной в 1764 году:
«Среднего роста, но необычайно хорошо сложен, черты его лица не столь величавы, сколь привлекательны, вся его персона обворожительна. Его душе, которой нельзя отказать в величии, свойственна совершенно поразительная способность во всех событиях схватывать истину, все устраивать в своих интересах и великолепное знание всех тех приемов, которые могли бы пригодиться для его целей. Он неутомимо деятелен, расторопен в своих планах и почти всегда успешно их исполняет. Как бы велики ни были эти преимущества, их все же омрачает невыносимая гордыня при удаче и доходящая до низости депрессия в противных обстоятельствах; посему Бирон снова погрузился во прах, откуда каприз удачи его вознес. В общении живой и приятный, дар его речи, подчеркнутый необычной благозвучностью голоса, пленителен, каждое движение оживляет большая грация, таким образом, нельзя отрицать, что, если бы Бирон не был достоин взойти на государев трон, у него не было недостатка ни в одном из тех качеств, которые создают превосходного придворного».
В первые годы правления императрицы Анны Иоанновны Бирон, будучи камергером, занимался организацией придворной жизни – назначениями на придворные должности, церемониями, приглашениями, регулированием расходов. Рассказывают, что он с неимоверным рвением торговался по мелочам с поставщиками двора. Впрочем, отсутствие у Бирона интереса к государственным делам – это легенда. Несомненно, что большую государственную политику определял не Бирон, а Остерман, поставивший вместе с Минихом точку в сказочной карьере герцога (к тому времени Бирон уже был герцогом Курляндским). Тем не менее, даже Манштейн, которого доброжелателем Бирона не назовёшь, отмечает его активность в политике:
«Не без причины, говоря о нем, можно цитировать поговорку: дела создают человека, ибо до приезда в Россию он, может быть, не знал даже самого понятия политики, но, пожив несколько лет, до самых оснований освоил все, что относилось к этой империи. Первые два года он притворялся, что никуда не хочет вмешиваться, но, изведав сладость деятельности, правил всем».
В 1740 году незадолго до своей кончины Анна Иоанновна завещала престол 2-месячному Иоанну Шестому Антоновичу, назначив регентом при нём Бирона. Он получил, кроме того титул высочества и 660 тысяч рублей годовых – «на издержки». Для сравнения: родители Иоанна, Анна Леопольдовна и принц Антон Ульрих, получали всего лишь 200 тысяч рублей годовых. Регентство Бирона продолжалось всего лишь 22 дня. Затем последовали 22 года ссылки.
Арестовали Бирона Миних и Манштейн, ворвавшись к нему в спальню. Как вспоминает Манштейн,
«Герцог, встав, хотел было отбиваться от солдат и начал помахивать кулаками по обе стороны, но солдаты, со своей стороны, приударя его прикладами, повалили на пол и, запнув ему рот платком, связали руки офицерским шарфом и отвели почти совсем нагола в караульню, где покрыли его солдатским плащом, посадили в фельдмаршальскую карету, которая их тут же ожидала. Один офицер сел с ним, и так отвезли его в Зимний дворец».
Суд признал Бирона виновным в «захвате регентства», «небрежении о здоровье покойной государыни», «желании удалить царскую семью из России» и в множестве других преступлений, перечисленных в манифесте «О винах бывшего герцога Курляндского». Бирон был приговорён к смерти, но затем помилован и сослан в Сибирь. Императрица Елизавета перевела его затем в Ярославль, но лишь Екатерина Вторая вернула Бирону герцогство Курляндское (правда, на очень жёстких условиях) и позволила ему вернуться в Елгаву. В 1769 году Бирон передал курляндский престол своему сыну Петру. В 1772 году Бирон в возрасте 82 лет скончался от сердечного инфаркта.
Впоследствии, комментируя тот факт, что всю ответственность за политику Анны Иоанновны возлагали на Бирона, Пушкин отметил:
«Он (Бирон) имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа».