Как экскаватор деревню съел
Представляете: жила-была деревня, и сплыла. Как ни бились жители за свои родные стены и участки, сколько ни митинговали, ни судились, в конце концов, приехал экскаватор и деревню съел. Даже на карте её больше нет. Вот наша первая тема. А ещё мы позагораем на даче. Лето всё-таки. Ну, а петь для нас будет «Эдел» - восходящая звезда из Уэллса. Эдел всего-то 20 лет, а она сама пишет и музыку и слова пишет, да и, как говорят, и поёт сама, причём вполне даже джазовым голосом. Да что я Вам рассказываю - сами послушайте. Песня, кстати, называется "Hometown Glory". Если переводить не дословно, а по смыслу, получается что-то вроде «Тоски по малой родине»:
Официально деревни Хойерсдорф к югу от Лейпцига больше нет. И на новых картах она не указана. А в реальности всё выглядит так: огромный карьер, где добывают бурый уголь, а на самом краю, над обрывом - несколько домов. Когда-то здесь жили 320 человек. А сегодня окна в большинстве домов выбиты, подъезды к гаражам заросли травой. Но, в деревне ещё есть жизнь. Осталось пятнадцать семей, самые упорные, те, кто до горького конца пытался бороться за свою «малую родину». Бернд Гюнтер - один из них:
«Это всё может затянуться. Лето проживу, может быть, ещё осень, я буду тянуть до последнего. Я не хочу переселяться. Но … одно дело, что я хочу. Обидно, конечно, но ничего не поделаешь. Десять лет мы боролись, да, какой там десять, шестнадцать лет и всё впустую. Но, я всегда говорю, кто борется, может и проиграть, кто отказывается бороться, уже проиграл».
Бернд Гюнтер проиграл вчистую. 15 лет борьба за родную деревню была смыслом его жизни. Он писал в газеты, агитировал в Интернете, митинговал, судился с компанией, добывающей бурый уголь. Но в 2005-м году суд вынес окончательное решение: интересы энергоснабжения превыше имущественных прав жителей деревни. Бернд в ходе борьбы потерял не только свою «малую родину», он потерял семью, потерял друзей. Потому что многие в Хойерсдорфе польстились на щедрые компенсации и уже несколько лет назад переселились в соседние деревни и посёлки. Вот, например, Бригитте Майснер. Она пенсионерка, поёт в церковном хоре:
«Мы верующие, активно участвуем в церковной жизни. Так что мы быстро прижились на новом месте. Быстро с людьми познакомились, сдружились. Ну, есть, конечно, такие, кого жаба душит. Потому что мы хорошие дома, хорошие компенсации получили. Кто-то, может, до сих пор шепчется по углам, злобствует, завидует. Но нам-то какое дело?».
Бригитте Майснер переезжать не в первой. Родилась она в деревне Блумрода, которой давно уже нет на карте, её тоже съел экскаватор. Она думала, в Хойерсдорфе доживёт свои дни, но и туда карьер подобрался. Всего в окрестностях уже исчезло 96 деревень. В частности, и деревенька Шверцау, где жили 40 человек. Когда на её месте началась добыча, всё это дело торжественно обставили, пригласили всех жителей бывшей деревеньки. Регина Майснер отвечает в компании, добывающей бурый уголь за переселение деревень:
«...все пришли, радостные, нарядные. Каждый получил по пакетику угля из нового карьера. Но они к тому времени уже по десять лет жили на новых местах. Они не тосковали по прошлому, а смотрели в будущее. Я думаю, и жители Хойерсдорфа смирятся с переездом».
Пакетик бурого угля - это всё, что осталось от «малой родины»? Нет, ещё осталась церковь. Церковь маленькая: 14 метров длиной и 9 - шириной. Высота шпиля - 19 с половиной метров. Не церковь, а деревенская церквушка. Но ей - 750 лет. Так что церковь целиком погрузили на специальную платформу и отвезли за 12 километров в городок Борна. Обошлось всё это в 3 миллиона евро. На Пасху в этом году в церкви состоялось первое богослужение на новом месте. А вообще, мало кто в окрестностях поддерживал жителей Хойерсдорфа в их борьбе за сохранение деревни. И меньше всего те, кто уже вынужден был переселиться. Во-первых, добыча бурого угля - это рабочие места, хороший постоянный заработок. Во-вторых, те, кого переселяли ещё во времена ГДР, при социализме, получали нищенские компенсации, а сегодня - совсем другое дело. Альфред Шнайдер - тоже переселенец. Сейчас он работает кузнецом в соседней деревне Хоэндорф:
«Много деревень уже исчезло, те, кто там жил, говорят: у них же крыша поехала, у этих из Хойерсдорфа. Они бы вспомнили, как с нами-то обращались во времена ГДР, мы-то копейки получали, а им счастье привалило. Я нет, я не завидую. Я поначалу даже ездил на митинги в Хойерсдорф, я их поддерживал. Одни говорят, стоим до последнего. Но потом другие, те, у кого нервы послабее, говорят, а что выдумывать-то, возьму я деньги, пока дают, да и устроюсь на новом месте. Конечно, печальная это история и трагичная. Всё-таки, я когда думаю, а что такое для меня Родина - это ведь и моё село и односельчане».
Но в том-то и беда жителей Хойерсдорфа, что и село своё они не отстояли и между собой разругались в пух и прах. Поэтому и переселились не все вместе, а разъехались по разным сёлам и городам, чтобы друг друга больше в глаза не видеть. Остались Бернд Гюнтер и ещё несколько непримиримых. Но и к их домам уже подбирается экскаватор. Нет больше ни деревни, ни односельчан. Есть только карьер и бурый уголь.
Вы на даче? Тогда это для Вас передача. А нет, так всё равно, послушайте, это смешно:
Каждые десять минут над садовым участком на юго-восточной окраине Кёльна пролетает самолёт. И не где-то там, за облаками, а прямо над головой: рядом расположился гражданский и военный аэропорт. Трудно даже понять, когда шуму больше, на взлёте или при заходе на посадку. А ещё рядом проходит автобан. Три ряда в каждую сторону. Но Карин Бунсманн лежит на шезлонге и безмятежно наслаждается вечерним солнцем:
«От этого никуда не денёшься, как от шума машин. Да мы их уже и не слышим.»
Карин и её муж арендовали свой клочок земли в садовом товариществе. Постороннему здесь без гида не обойтись: лабиринт дорожек и ходов между аккуратно подстриженными живыми изгородями. Всего около ста участков величиной от двух до четырёх соток. Но и этого дачникам хватает. Например, Харри Янке свой участочек превратил в настоящее произведение искусства.
«Вот наш цветник, гибискус очень хороший в этом году. А рядом прудик, ну, а за ним - огород.»
Ну, у Харри Янке времени копаться в земле достаточно. Он - пенсионер, ему 75 лет. Достаточно у него времени и сил и для того, чтобы работать в управлении садового товарищества. Управление строго следит за порядком. Например, в воскресенье стричь газоны, стучать и вообще работать возбраняется. Если участок запущен, хозяев тут же подвергнут общественному остракизму. А в крайнем случае могут даже и изгнать из коллектива. Ещё одна забота - дачные домики. В каждом садовом товариществе есть устав, который жестко предписывает максимальные размеры дачи. Водопровод, канализацию, электричество и газ можно и даже нужно проводить. А вот печку класть или постоянные отопительные приборы ставить запрещено - а то вдруг кому-то вздумается в дачке постоянно поселиться? Правда, сам Харри Янке не берётся сказать, где он проводит больше времени: в своей квартире в Кёльне или на даче:
«Я 35 лет отработал на заводах «Форда». Каждое утро мимо сада проезжал. Вот я до работы сюда заскакивал, чтобы помидоры полить - им много воды надо. А после работы ехал не домой, а на дачу - жена уже успевала ужин сготовить. И здесь мы отдыхали душой и телом.»
Помидоры или другие овощи на участках попадаются очень редко. Не надо быть доктором экономических наук, чтобы подсчитать, что в магазине или на рынке купить их гораздо дешевле, чем вырастить. Знает это и Харри Янке. Но свои помидоры и своя фасоль - намного вкуснее, считает Харри. А вот его соседу Райнольду Шульте отдыхать в этот вечер не придётся. Разве что душой. Он только что подвёз из магазина свежую землю для цветов - 200 килограммов. Въезжать на территорию на машине запрещается, значит придётся все мешки перетаскать на участок. А потом ещё распределить землю по грядкам под чутким руководством жены:
«Если любишь свой сад, можешь превратиться в раба своего сада. Понимаете, он становиться как семья, вот эти цветы - члены нашей семьи. Я же не могу допустить, чтобы они плохо себя чувствовали?»
А над головой каждые десять минут взлетает или садится самолёт. А ещё рядом проходит автобан. Три ряда в каждую сторону. Но Карин Бунсманн лежит на шезлонге и безмятежно наслаждается вечерним солнцем. Всё-таки очень любит немец свой садик.
Вот и всё на сегодня. Передачу мне помогли подготовить Корнелия Кёстнер и Николь Кун.