На руинах бывшего немецкого села
В прошлом выпуске передачи мы рассказывали о руинах бывшего немецкого колхоза-миллионера «30 лет Казахстана», что в Павлодарской области. Сегодня я познакомлю вас Андреем Камерцелем – коммерческим директором бывшей сыроварни, которая была построена в колхозе на средства Германии. Эту сыроварню чудом удалось сохранить.
- Это собственность Германии. Сейчас она на стадии передачи. Объект был построен по линии гуманитарной помощи. По условиям договора, по истечении 10 лет правильной эксплуатации и выполнения условий отчисления в социальный фонд, этот объект передается арендатору.
- Это все, что практически осталось от колхоза «30 лет Казахстана»?
- В свое время сыроварня вовремя отсоединилась от колхоза, иначе с ней произошло тоже самое, что произошло со зверофермой.
- Предприятие обеспечивает рабочими местами жителей села?
- Да, 15 человек работает там, не только в цеху, организовано маленькое крестьянское хозяйство. Когда нигде ничего нет – это конечно подспорье.
- Вы этот сыр продаете не только в Павлодарской области, но и за ее пределами?
- Развозим по Казахстану.
Это прибыльное дало?
- Ну, когда как – оно сезонное. Мы работаем только в сезон, начиная с мая, заканчивая октябрем, потому что хозяйства развалены, молоко поступает с ферм, которые уже обескровлены – там нет ни силоса, ни фуража – и молоко для сыроделия непригодно. Поэтому с октября по май, апрель включительно, мы стоим.
- Раньше сыроварня работала без простоев?
- Конечно. Колхозов было много. Животные получали полноценные корма. И сыр получался.
- Сыр продается по доступной цене?
- По отношению к российскому сыру наш сыр на 15-20% дешевле.
- Вам приходится ориентироваться на возможности покупателя? Особой прибыли производство не приносит?
- Нет. Ведь большую часть года мы стоим. То, что мы заработаем за эти пять-шесть месяцев, мы тратим на зарплату, отпускные. Иначе люди уедут, а сейчас самая большая проблема – это люди. Уехали все, кто что-то мог. Только из этого села уехало две- две с половиной тысячи.
- Какие перспективы здесь на селе?
- Здесь нет работы для всех. От силы нужно для существующего производства человек 700-800.
- А вы сами, собираетесь уезжать в Германию?
- Да, уеду.
- Думаете, что в Германии у вас жизнь сложится лучше, чем здесь?
- Лучше, не лучше, но я думаю, что там какое-то будущее есть, а здесь все как-то в одну сторону идет – вниз, вниз, вниз. Остановки нет. В 1989-1990 годах здесь было 7500 гектаров орошения. Я здесь работал гидротехником. Одних только артезианских скважин глубиною от 620 до 950 метров около сотни. Все есть. Объекты были самые серьезные: комбинат очистки семян, цех выделки кож, огромная звероферма, свиноферма – 18 тысяч голов, молочный комплекс – 10 тысяч крупного рогатого скота, нутрии, даже верблюды были. А потом все пришло в упадок. Начиная с перестройки и с начала како-то неправильной приватизации. Потом было банкротство. После него образовались маленькие ТОО.
- Как же это так, колхоз-миллионер, и вдруг банкрот?
- А вот так. С 1992 года по 1995 цены на сельхозпродукцию зафиксировали, а на энергоносители и все прочие отпустили. За два-три года самые сильные хозяйства превратились в банкротов. А имущество стали распродавать, чтобы удовлетворить требования кредиторов. Разобрали по кусочкам. Нет бы поделить по объектам. Тут же были объекты, которые могли существовать сами по себе. Комбинат очистки семян, например, или кожевенный цех, молочный комплекс. А те, кто купили, покупали не молочный комплекс, а стройматериалы, оборудование, а для продолжения производства никто ничего не купил.
А для чего в этом селе Аким? Он же должен следить за тем, чтобы село не разворовали.
- Да, он же представитель власти.
- Он же закрывает глаза на то, что по кирпичику разбираются дома?
- Ему и деваться-то некуда. Он эти жома сохранить не в силах. У него нет ни средств, ни охраны. Эти дома уже, считай, бесхозные.
- И даже садик закрылся?
- Развалили. Тут было два больших садика, таких в городе не встретишь.
- И куда же теперь ходят твои дети?
- Школа еще существует. Старший у меня в школу ходит. Младший дома с мамой сидит. Да сады сейчас не нужны. Сейчас основная масса людей безработные. Мамы могут дома сидеть с детьми.
В Константиновке сохранился дом бывшего председателя колхоза Геринга. Сегодня в нем нет центрального отопления. Хозяйку дома Нину Ивановну Классен я встретил во время закладки печи. Мой первый вопрос: Правда ли то, что колхоз-миллионер не удалось спасти во многом из-за того, что немцы уезжают в Германию?
- Это, наверное, решающий фактор. Потому что уже добрый десяток лет люди уезжают массово.
- А вы думаете, что если бы немцы остались, то они бы не дали его распродать?
- Никогда. Можно было сохранить. Пусть была другая вывеска. Другие хозяйства же сумели сохраниться. Вот если бы у нас своевременно нашлись бы люди заинтересованные или больше понимающие...
- Сколько вы уже здесь живете?
- Я здесь живу с 1993 года. Весь этот процесс происходи на моих глазах. Когда я приехала, я не могла купить дом, – те, кто уезжал продавали дома своим родственникам, друзьям. А сейчас заходи в любой дом и живи. Одни свалки. А мы уже полтора года благоустраиваем, убираем. А то ведь, что было! Света, воды не было. Людям тяжело. Мы ведь очень хорошо здесь жили. В домах было центральное отопление. Как Геринг о людях заботился!
- Немцы уезжают, их осталось совсем не много. И вы тоже ждете разрешения на выезд в Германию.
- Я жду уже пятый год. Там мои родители. Они уже старенькие. Болеют. Вынуждены были отсюда уехать, когда уже нельзя было ни лечиться, ни пенсию не давали. И вот я чувствую, что я могу не увидеть их. Это для меня очень тяжело.
- Это ваша дочь?
- Да. Она очень болеет. Мы уже два раза посылали справки. У нее больное сердце, очень высокое внутричерепное давление, с детства больная печень. Она уже четыре года учиться в медицинском колледже, и мы уже второй раз берем академический отпуск по состоянию здоровья.
- А где она лечиться?
- Это не лечение, а условность. Как начинаются приступы, мы идем в нашу больницу. Вы видели ее? Когда еще там Кох был, тогда лечили, а сейчас у них даже лекарств нет. А зарплата у меня 40 марок в месяц.
- Условия жизни здесь так изменились, что приходится бежать отсюда?
- Первые годы я даже документы не отправляла. Думала, ну как ехать в чужую страну? А сейчас наши дети не могут поступать учиться. Я переживаю за своих внуков. Потому что обучение платное, потому что государственный язык вводится казахский. На днях я развернула газету «Казахстанская правда». Там на трех страницах списки тех, кто прошел в вуз. Редко встретишь русскую фамилию, а немецких – хорошо если пять встретилось. Я понимаю, республика возрождается, хочет быть самобытной. Каждая республика, каждая нация имеет свое право. Но мы получаемся вытесненными. На нашей родине мы чувствуем себя неуютно. Будущего, по-моему, здесь нет.
- Нина Ивановна, Вы живете в доме бывшего председателя бывшего колхоза «30 лет Казахстана», героя социалистического труда Геринга. Вы его купили?
- Нет. Они не хотят его продавать, как память, память об отце. Это их родительский дом. Я живу здесь, так как мы хорошие знакомые. Я присматриваю за домом. Так получилось, что с ликвидацией колхоза я осталась без квартиры, поэтому я с радостью согласилась, а потом это для меня большая честь жить в этом доме. Живу я здесь не чувствуя особых неудобств. Правда, было холодно, но мы поставили печь.
- В доме Геринга стало холодно. При Геринге было центральное отопление и людям не надо было топить печь.
- Да их просто не было. А сейчас, зимой холода суровые, жить как-то надо – вот и кладут люди печи.
- А дети Геринга не хотят продавать этот дом?
- Да, они все родились, выросли здесь. Здесь жила Ольга Адамовна, их мать, она работала учительницей. Добрая, прекрасная женщина. Широкой души человек.
- Дети приезжают сюда на могилу к отцу?
- Всегда приезжают, несколько раз в год. И из Германии, и из России. Приезжают не только дети, приезжают все родственники. В первую очередь они навещают могилки родных, ухаживают за ними – там всегда порядок. Вы знаете, Геринг выходил на все работы. Если надо мазать базу – он идет и мажет. Если надо взяться за грабли, подбирать сено – он там. Надо бахчу прополоть – он опять с людьми. Надо в школе помочь – он там. А еще и в конторе.
- То есть он был хозяином колхоза.
- Он был главой большой дружной семьи. Национальность значения не имела. Будь ты русским, немцем, белорусом. В то время здесь было 13 национальностей точно. Не было никогда никакого различия.
- Но в основном немцы?
- Да. Соблюдались немецкие традиции, культура, изучался язык. Все везде на трех языках.
- А если вы уедете в Германию, кто будет в этом доме жить?
- Найдем кого-нибудь из своих родственников. Позаботимся найти такого, чтобы добросовестно относился к этому дому, к этой памяти.
От бывшего колхоза-миллионера «ЗО лет Казахстана» остались одни развалины. Только дом бывшего председателя и бюст на его могиле, да сельский музей, благодаря стараниям некоторых коренных жителей, хранят память о прошлом, дорога в которое ведет через руины, заросшие бурьяном.