1. Перейти к содержанию
  2. Перейти к главному меню
  3. К другим проектам DW

Портрет: Мария Луиза Кашниц

6 сентября 2002 г.

https://p.dw.com/p/2cdZ

Мария Луиза Кашниц родилась в 1901 году в Карлсруэ в семье офицера. Её детство прошло в Берлине и Потсдаме. Маленькая Мария Луиза обожала своего отца, считавшегося интеллектуалом и тайным демократом. Семья была хорошо обеспеченной (кухарка, гувернантка, горничная и денщик были чем-то самой собой разумеющимся), поэтому домашние учителя давали детям уроки музыки и обучали их иностранным языкам. Более того, время от времени детей приглашал к себе в гости германский кайзер: в парке в Сан-Суси они играли вместе с принцессой Викторией Луизой. Марии Луизе Кашниц эти игры казались скучными, но зато она с удовольствием совершала прогулки в экипаже принцессы.

По окончании лицея Кашниц никаких особых планов на будущее не строила. У неё была возможность учиться дальше, но ей этого не хотелось. Да и движение за права женщин, в котором активно участвовала её сестра, также Кашниц не интересовало. Поэтому Кашниц пошла в ученицы к книготорговцу. Она поселилась в Веймаре в очень приличном пансионе. Здесь же она впервые познакомилась с произведениями Бакунина. Но такие понятия, как "анархизм", о которых так много говорили в то время, для Кашниц так и не наполнились содержанием. Через некоторое время Кашниц переселилась в Мюнхен, а затем в Рим, где она работала в букинистическом магазине.

В 1925 году Кашниц выходит замуж. Её мужу, австрийскому археологу, приходилось много путешествовать. Вместе с ним Кашниц провела несколько лет в Италии, Греции и Франции. К литературе Кашниц обратилась в начале 30-х годов, хотя попытки писать она предпринимала и в юношестве:

"Я как раз недавно опять вспоминала о том, что мои первые "девические" стихи всегда были об осени. А потом я почти совсем умолкла – по той причине, что моя сестра писала действительно хорошие стихи. Она была у нас "семейным поэтом". А я проявляла сдержанность. И лишь много позднее, когда я была уже замужем, а мой муж очень поддержал меня в моём желании писать, я опять начала писать, причём сначала прозу. Это были рассказы. Тогда мы были на Лазурном берегу во Франции. Жизнь там была дешевле, и мы проводили там зиму. Я написала две новеллы и отправила их в газету. Насколько я помню, одно издательство объявило в этой газете конкурс на лучший рассказ. Позже избранные новеллы должны были быть опубликованы в сборнике рассказов. Таким образом, в этом томике оказались оба моих рассказа. У меня самой этой книги долго не было, пока кто-то мне не прислал её".

Главной темой ранних рассказов Кашниц, как, впрочем, и её первого романа, является любовь. Все эти произведения с их лирической, "осенней" атмосферой вполне можно отнести к так называемой "женской литературе".

"Я бы не сказала, что тематика моих первых рассказов посвящена, в основном, осени, но, как правило, речь в них идёт о вещах не слишком радостных. Например, героиня одного рассказа, молодая женщина, узнаёт, что у неё рак груди, и едет на операцию в Париж. Я описываю, как развиваются отношения между супругами. Впрочем, я никогда не перечитываю то, что когда-то написала".

Одновременно Кашниц пишет также стихи, причём соблюдая строгую поэтическую форму.

"Да, затем началась лирика, причём я писала так называемые "красивые" стихи. Ещё и сегодня на публичных чтениях люди иногда просят: почитайте что-нибудь из ранних стихов, это были такие красивые стихи. Может быть, потому что частично я – родом из Эльзаса, у меня особо развито чувство формы. Я писала просто красивые стихи, в классическом смысле этого слова. В том числе и сонеты, даже ещё во время войны. Все мои сонеты написаны во время войны. Это мои последние стихи, написанные в строгой форме".

Период нацизма стал, по словам Кашниц, поворотным моментом в её творчестве. Писательница и её муж не приветствовали приход нацистов к власти. А "нашу" форму сопротивления диктатуре Кашниц понимала как "удачную поэтическую строку", написанную в стол.

"Конечно, большой цезурой стала война, разделившая всё на то, что было до неё, и то, что было после неё. Из того, что было до войны, я взяла, пожалуй, лишь сонеты, да и то чисто формально. И всё. Мои стихи стали более скромными и менее звучными. Разумеется, новая форма отражает внутреннее состояние".

Кашниц и её супруг избегали участия в помпезных торжествах нацистов. Тот факт, что отец Кашниц участвовал в 1936 году в подготовке Олимпийских игр в Берлине, считался в семейном кругу писательницы скандалом. Однако, как признаёт сама Кашниц, мужества на геройские поступки у неё не хватало. В своих автобиографических записках она часто называет себя "трусливой" и "боязливой". Как она описывает, мужества у неё хватило лишь на то, чтобы бросить ледяной взгляд на эсэсовца, руководившего депортацией евреев. Но, как замечает далее Кашниц, много ли толку от гневных взглядов? Много ли толку от внутренней эмиграции, в которую ушла Кашниц? В адрес писательницы не раз высказывалась критика в связи с её сдержанностью и осторожностью в различных жизненных ситуациях. "Вас никогда не унижали по-настоящему", написал ей один читатель.

В период нацизма писательская деятельность была единственной опорой для Кашниц. Она, как за спасительную соломинку, держалась за художественную форму. Однако постепенно во время войны она стала ощущать "ненужность формалистского, бюргерского искусства". С 1941 по 1953 год Кашниц живёт во Франкфурте-на-Майне. Город был разрушен практически на её глазах. Однажды после сильной бомбёжки Кашниц в течение 10 часов металась по городу в поисках своего ребёнка. Разрушение Франкфурта, восстановительные работы, страхи – всё это отражено в стихах этого периода. Наверное поэтому после выхода в свет сборника её стихов "Пляска смерти" Кашниц стали называть "поэтессой руин".

Кашниц в это время ещё сохраняет в своей поэзии традиционную форму, то есть её стихи разбиты на строфы и рифмованы. Постепенно, однако, Кашниц начинает "уплотнять" образность своих стихов, её поэзия превращается в цепь, казалось бы, никак не связанных друг с другом ассоциаций, напоминая собой некие античные торсы. Создаётся впечатление, что видимая внутренняя взаимосвязь образов исчезает.

"На мой взгляд, взаимосвязь всё-таки сохраняется. У меня, например, есть сборник стихов под названием "Музыка будущего". Так вот, эти стихи написаны длиннющей строкой, так что при их печатании приходилось дважды разбивать строку. Это у меня был приступ какой-то ужасной разговорчивости, когда одного образа мало, нужны 2-3. А приём стягивания, уплотнения образов – это явление более позднего времени".

Процесс поиска нового поэтического языка, нового ощущения формы был для писательницы долгим и нелёгким. Кашниц, начинавшая свою писательскую карьеру с любовного романа и выдержанных в строгой форме сонетов, теперь утверждает, что "красота гибнет от пишущей руки".

"Я очень слежу за тем, как стихотворение звучит. Звучными могут быть и длинная строка, и размашистый стиль. Звучность вовсе не зависит от плотности образов. Впрочем сама я не испытываю удовольствия, если фраза, так сказать, "не парит".

В середине 50-х годов Кашниц в докладе, прочитанном в Дармштадте в Германской академии языка и литературы, изложила свои представления о "природе женской поэзии", которые вызвали, мягко говоря, некоторое недоумение среди слушателей. По мнению Кашниц, "главным предметом женской поэзии являются заверения в любви и жалобы на несчастную любовь". А типичными для женской поэзии она считает "иррациональность и отсутствие логики". Примечательно, что в ходе дискуссии, разгоревшейся после доклада, именно мужчины указали Кашниц на то, что в 20 веке и в женской поэзии интеллект играет большую роль.

Лишь примерно в 60 лет Кашниц обрела собственную литературную форму и собственный поэтический язык, которые она развивала до конца своей жизни: литературный дневник. "Тот, кто ведёт дневник, обретает себя и весь мир", утверждает Кашниц в своём докладе под весьма примечательным названием "Память, розга, художественная форма". В 1958 году умирает муж писательницы, и Кашниц, переживающая глубокий кризис, в течение нескольких лет ничего не публикует. Однако в это время, которое Кашниц впоследствии назовёт "странным промежуточным царством", и появляются дневниковые записи, которые она впоследствии использует в своих рассказах. В последних произведениях Кашниц граница между прозой и поэзией становится всё более размытой: поэзия приобретает черты прозы, а проза – черты поэзии.

"Разумеется, в моих стихах присутствует сильный элемент прозы. Но и мою прозу, иногда напоминающую литанию, можно назвать поэзией. И это не смотря на то, что эта проза является всего лишь трезвой констатацией каких-то фактов. Я действительно не ухожу далеко от поэзии. Однако меня крайне раздражает, если у меня появляется какая-то идея, например, написать стихи в прозе, а нужную форму для этого я ещё не нашла. Я старюсь найти форму, которая соответствовала бы содержанию".

Кашниц старалась привнести поэзию в этот мир. Так, в конце 60-х годов она участвовала во Франкфурте в одном не совсем обычном проекте.

"Это была инициатива Хорста Бингеля, моего соседа. У него появилась идея развесить в метро плакаты со стихами и биографическими заметками. Удивительным образом ему удалось осуществить свою идею. И это несмотря на то, что метро или городские власти могли бы заработать неплохие деньги на рекламных плакатах. Вот он-то и спросил меня, нет ли у меня чего-нибудь для него. Я отобрала кое-что, учитывая, конечно же, то обстоятельство, что у людей в метро не слишком много времени и что перед плакатом они останавливаются лишь на короткий момент, ожидая прибытия электрички".

К концу жизни поэзия Кашниц становится всё более насыщенной и всё более жёсткой. Автобиографические заметки писательницы, написанные с удивительным лиризмом, удостоились высокой похвалы со стороны литературных критиков. Кашниц становится лауреатом всевозможных литературных премий; Франкфуртский университет присудил ей почётную докторскую степень.

Внешне Кашниц до конца своей жизни оставалось "хорошо устроенной". Основным местом её жительства был Франкфурт, но немало времени она проводила также в Риме и в семейном имении в Брейсгау, которым управлял её брат. Кашниц не испытывала никаких финансовых затруднений. Её работу высоко ценили. Тем не менее, она всегда оставалась беспокойной, проявляла ко всему гораздо большее любопытство, чем это делают другие люди в её возрасте.

Мария Луиза Кашниц неожиданно умерла от воспаления лёгких в 1974 году в Риме, где она была в гостях у дочери. Собственно, она собиралась вернуться во Франкфурт на книжную ярмарку, где ей предстояло прочесть доклад под названием "Спасение и фантазия". В этом докладе, который она так и не прочла, Кашниц решительно выступила против тех, кто призывает поэтов замолчать ради сохранения мира и социального спокойствия. "Я – против этого призыва", – говорит Кашниц. "Я пытаюсь выступить в защиту поэзии". Поэзия, по её мнению, это то последнее маленькое пространство, где мы ещё можем оставаться действительно свободными. Кашниц считает, что природа наделила человека способностью спасти себя с помощью фантазии. По её мнению, именно в нашем технизированном мире человек захочет прислушаться к голосу, который не втискивает его в жёсткие рамки общественных условностей.

Лутц Беш