Комментарий: Подделка как императив

В статье Штефана Кольдехофа (Stefan Koldehof), опубликованной в каталоге боннской выставки Модильяни, содержится шокирующая цитата, принадлежащая французскому художнику Фернану Леже: "Однажды меня попросили высказать свое мнение относительно того, насколько хорошо выполнены подделки Модильяни, и я должен сказать, что они были сделаны очень хорошо. Мои коллеги брали картину напрокат у Модильяни, "чтобы ее рассмотреть", как они выражались, и когда они приносили ее в свою мастерскую, то делали копию. Когда завершили работу, поставили копию рядом с оригиналом и позвали меня. Я очень внимательно рассматривал обе картины, но так и не понял, какая была настоящей, а какая подделкой. Тогда я сказал им, что они должны оставить какой-то знак, чтобы все-таки можно было отличить одно от другого.. И они поставили на подрамнике подделки крошечную точку простым карандашом. Эту карандашную точку я встретил снова в Америке... Такова жизнь!"

Речь в статье Кольдехофа - специалиста по Модильяни и ван Гогу - идет о том, что Модильяни был на самом деле успешным художником, но не справлялся с заказами, и его друг и галерист Леопольд Зборовский организовал изготовление подделок. Нанятые художники копировали Модильяни, завершали его недописанные полотна и писали новые в его стиле. После смерти Модильяни миф о непризнанном гении был использован для маркетинга этих картин. Иными словами, все сегодняшние стереотипы, касающиеся Модильяни, - это эхо блестящей маркетинговой компании. Блестящая она оттого, что американские и европейские миллионеры вложили в работы Модильяни миллионы.

Ужас подделки

Подделка кажется сбоем в функционировании настоящего искусства. За подделку берется бездарь, сам не способный стать оригинальным художником, подделка делается не для того, чтобы создать высокое и оригинальное произведение искусства, к чему безусловно стремится настоящий художник, а для того, чтобы обмануть зрителя. И, прежде всего, подделка делается в целях наживы, подменяя высокие цели искусства пошлой прагматикой извлечения прибыли, причем в ситуации откровенно паразитической. Понятно, что учреждения культуры и неподкупные эксперты озабочены разоблачением подделок и выводом их из культурного оборота.

Этот взгляд хорошо известен, его можно преподавать детям, впрочем, его можно преподавать и взрослым - в качестве примера того, благодаря каким самообманам и двойным стандартам на самом деле функционирует культура. Надо отбросить пафос говорения о настоящем и высоком искусстве, о призвании настоящего художника и о высоких, непонятных простому смертному целях, которые ни в коем случае не должны быть коррумпированы. Разговоры о том, что рыночная стоимость произведения искусства не имеет отношения к его символической стоимости и высокохудожественным достоинствам, тоже наивны.

Музей - это выставка в публичном пространстве сверхдорогостоящих предметов, предметов, которые получить в свою собственность подавляющему количеству посетителей не под силу. Тем не менее, эти предметы нуждаются в восхищенных глазах, на них устремленных. Если бы подножия гор и вершин западноевропейского искусства не были омываемы народной любовью, то картины мало чем отличались бы просто от слитков сверхредких металлов.

Функционирование культуры, исправно объясняющей каждому новому поколению, что самые значительные художники цивилизации - это Рембрандт, ван Гог, Брейгель, Босх, исправно обеспечивает воспроизведение ценности их творений, не дает утонуть им в пыльном архиве, где над ними тряслись бы одни фрики вроде скупого рыцаря из поэмы Пушкина. Действительно, зачем детям знать, что Матисс - знаменитый художник, и Пикассо - знаменитый, и Клее, и Герхард Рихтер, и Йозеф Бойс?

Кто кому конкурент

Кстати, о детях. В Германии музеи в рамках культурной программы, приуроченной к той или иной большой выставке, организуют для детей мастер-классы подражания выставленному искусству, будь то Матисс или Энди Уорхолл. Детям, естественно, преподают не ремесло буквального копирования оригинала, но соблазняют возможностью забраться в шкуру художника, посмотреть на мир его глазами. То есть - эффективно противостоять мифу о его непостижимой уму и не разложимой на составные части гениальности.

Надо сказать, что и сам Модильяни многие свои находки позаимствовал у других художников. Даже его знаменитые вытянутые шеи и покатые женские плечи - вовсе не его изобретение. Когда Штефан Кольденхоф в газете Süddeutsche Zeitung объясняет, чем оригинал Модильяни отличается от подделки, речь идет о динамичном расположении фигуры в формате холста (проще сказать: у Модильяни фигура идет более резко по диагонали), о более сильном тональном контрасте, об отсутствии у Модильяни грубых анатомических ошибок.

Удивляет в этом крайне убедительном перечислении то, как мало требуется от оригинального Модильяни. То есть о том, что было по силам только Модильяни и больше никому, речь вовсе не идет. Так что если говорить о существе дела, то в случае идентичной копии, описанном в мемуаре Фернана Леже, обе картины являлись оригиналами.

То, что эксперты не могут придти к общему мнению относительно фальшивок и оригиналов, не удивительно: это бизнес, в котором крутятся миллионы долларов. Любопытен призыв профессора Хенрика Ханштайна (Henrick Hanstein) к публике: ходите по выставке, открыв глаза, и если у вас свежий взгляд, вы во всем разберетесь сами (наверное, одновременно подразумевается, что если у вас взгляд замыленный, то вам подлинный Модильяни и не особенно нужен). Звучит банально, но и провокационно: откройте глаза, забудьте правила игры и условности нашей культуры.

В любом случае, от зрителя требуется видеть разницу между репродукцией и масляной живописью, между завершенной картиной и незаконченной, между грубо положенными жирными мазками и тонкими слоями прозрачных красок. То есть смотреть на мастера глазами копииста, соображать, в чем же тут секрет, как это сделано? Так что копиист-подделыватель - конкурент не столько художнику, сколько зрителю.

Двоемыслие на двоемыслии

Статус недоразоблаченной подделки интересен еще и тем, что подделка моментально покидает сферу искусства, теряет свою ауру, перестает быть объектом любви. Но остается при этом уникальным и оригинальным произведением. Такого сорта объекты - уникальные и своеобразные, но нехудожественные и потому находящиеся вне сферы искусства, - пытались создать многие художники-авангардисты в 20-м веке, это один из самых заметных трендов модернизма. Потому проблема состоит в том, что используемое в разговорах о подделках Модильяни представление об оригинальности и уникальности художника в западной культуре не функционирует уже лет сто.

Это одно из многих двоемыслий. Другое состоит в том, что подделки не пускают в высокую культуру. Но на самом деле в современной высокой культуре статус подделок, заимствований и цитат вовсе не столь однозначен. Уж не говоря о том, что в сфере классической музыки все вращается вокруг как можно более точного воспроизведения образцов, даже выражение такое есть:- "исполнительское искусство"!

Понятно, на что на самом деле покушается фальсификатор: на имя Модильяни, точнее - на торговую марку, в которую превратилось его имя. Дело тут вообще не в картинах, не в их качестве, достоинствах, эмоциональном воздействии, но в имени, под которым они выставляются, продаются и покупаются. А фетишизм имени художника, раздуваемый, как кажется, всей нашей культурой, омерзительнее любой подделки.

Автор: Андрей Горохов
Редактор: Ефим Шуман