Есть история про небольшой замкнутый коллектив, люди в котором давно рассказали друг другу все известные им анекдоты, потом начали повторяться, и кто-то придумал анекдоты пронумеровать, и стало проще - теперь достаточно назвать номер анекдота, и все дружно смеются, а если анекдот неприличный, то, когда кто-то называет его номер, кто-нибудь делает ему замечание - мол, не надо так, это уже слишком.
Человек, который на протяжении долгого времени занимается политической публицистикой, рано или поздно сталкивается с той же проблемой, что и рассказчики анекдотов в замкнутом коллективе. Очередное сенсационное событие, или ожесточенный спор, или скандал, в последнее время вызывает у меня желание не сесть и написать по его поводу новый текст, а порыться в архиве и извлечь старый - смотрите, мол, я же еще вон когда писал об этом. Когда-нибудь я пронумерую свои колонки и стану комментировать все новости номерами. Пресс-конференция Путина - 25. Раскол в ПАРНАСе - 14. Новый скандал с Кадыровым - 77. Будущее Донбасса - 13. Мне кажется, такая инновационная колумнистика найдет своего читателя. Перефразируя афоризм одного рок-музыканта - новые колонки пишет тот, у кого старые плохие.
Поиски правды в прошлом
Самый обидный для меня читательский упрек или похвала (это не имеет значения) - это когда говорят, что я пишу на все темы подряд, и мне все равно, о чем писать сегодня - хоть о ядерной физике, хоть о технологиях пожаротушения. Это неправда, у меня есть минимальный набор тем, к которым я возвращаюсь постоянно на протяжении нескольких лет, и если это не бросается в глаза, то, значит, мне неплохо удается каждый раз переупаковывать любимые мысли в новые слова.
Когда-то давно, лет пять назад, мы поспорили с Константином Эггертом о событиях 1993 года - Константин считал, что Ельцин тогда был прав, я настаивал, что нет, но сам этот спор произвел на меня очень неожиданное впечатление. Я посмотрел на нас, спорящих, со стороны и увидел вдруг, что мы оба находимся в такой неестественной пустоте - неважно, кто прав, важно то, что ни за мной, ни за Эггертом, нет ни полноценной общественной науки, которая изучала бы именно этот, ключевой для постсоветской России исторический эпизод, ни корпуса книг о тех событиях, ни кино, которое заслуживало бы внимания, ни каких-то общепонятных и общеизвестных образов, кроме подзабытой телетрансляции CNN с горящим Белым домом.
Я написал об этом колонку, и с тех пор история, точнее, наши с ней отношения - главная моя тема. В этом году она вошла в моду, об истории спорят все, и все, как я когда-то, вдруг обнаруживают, что у нашего общества нет вообще никаких общих координат, в которые можно было бы поместить Сталина, Ельцина, князя Владимира и даже Ивана Грозного - все фигуры неоднозначные, спорные, и каждый раз любой исторический вопрос оказывается вопросом веры, о чем теперь довольно откровенно говорит министр Мединский и другие защитники "священных мифов".
У меня тоже есть "священный миф", с которым я борюсь не первый год, и который для многих оказывается святыней, не подлежащей ревизии. Это фигура Бориса Ельцина, которому у нас модно приписывать исторические заслуги Михаила Горбачева (демократия, свобода слова, парламентаризм, свобода религии и т.п.), а я Горбачева стараюсь защищать, Ельцина же считаю отцом российского авторитаризма - Владимир Путин не более чем его преемник и ученик, пусть и более преуспевший, но он и царствует дольше.
В этом году у меня появились неожиданные союзники в борьбе с Ельциным - прежде всего это Никита Михалков, который сам по себе фигура неоднозначная, но благодаря ему спор о Ельцине вновь стал актуальным и, я надеюсь, будет продолжаться еще долго.
Еще одна важная для меня тема - отношения гражданина и государства в современной России. Мне не нравится, когда люди, недовольные властью, начинают делать вид, что власть в России зависит от них - они называют себя избирателями, налогоплательщиками, как-то еще, и это такая опасная иллюзия, потому что на самом-то деле даже слово "гражданин" применительно к России нуждается во многих оговорках - корректнее говорить о подданных или о населении, потому что власть давно превратилась в самостоятельную сущность, изолированную от народа и никак от него не зависящую.
Это важно иметь в виду и в тех случаях, когда нам, гражданам России, предлагают разделить ответственность за действия власти, которая никогда не спрашивает нас, согласны ли мы с ней, и когда оппозиция зачем-то хочет сделать вид, что выборы в современной России имеют какое-то значение. По поводу выборов с нашими оппозиционерами я свое отспорил еще в 2015 году, когда они зачем-то выдвигались в региональные законодательные собрания и, конечно, проиграли (а разве можно выиграть у власти, играя по ее правилам?). В 2016-м я уже без эмоций наблюдал, как либеральные партии повторяют ту же ошибку на федеральных выборах - все, что я хотел сказать по этому поводу, я сказал раньше.
Полицейский вопрос острее национального
Не менее острой и важной мне кажется тема национального устройства России и политического национализма в публичном поле - положение вещей, сложившееся в постсоветской России, кажется мне потенциально опасным. Государство декларирует принципы "многонациональной страны", но в действительности внутри Российской Федерации есть несколько жестких этнократий - Чечня, Татарстан, Якутия и так далее, - и на практике вся "многонациональность" сводится к искусственному подавлению русского национализма, который фактически маргинализирован и лишен какого бы то ни было политического представительства.
В этом году, как и раньше, было много поводов убедиться, что национальные республики - это мина замедленного действия. Показательный скандал этой осени - телеканал "Звезда" снял фильм об осетино-ингушском противостоянии 1992 года, в фильме показали интервью главы Ингушетии Юнус-бека Евкурова, а осетинских комментаторов там не было, в результате власти Северной Осетии выступили с очень резкими заявлениями, телеканал был вынужден извиниться и уволить редакторов, готовивших тот фильм - мы еще раз увидели, что в отношениях между формально одинаковыми россиянами существуют факторы, по болезненности не уступающие нагорно-карабахской проблеме.
А чего стоит Чечня, о которой у нас давно принято говорить как о чужой и очень опасной стране. Неудивительно, что в этом году национальным вопросом озаботилась и федеральная власть. В путинскую идею "закона о российской нации" я не верю, но она, по крайней мере, показывает, что и Путин понимает, что нынешняя концепция "многонациональности" никуда не годится.
Наконец, полицейский вопрос - я стараюсь писать о нем уже много лет, и мне кажется, что это давно уже не проблема институтов, а злая и смертельно опасная для человека стихия, от трагического соприкосновения с которой не застрахован ни один человек в России. Два года назад я написал о "русской эболе" - эпидемии необъяснимых смертей в полицейских участках. В этом году у меня вышла повесть "Приморские партизаны", в которой есть такой эпизод, придуманный мной по мотивам трагедии в казанском ОВД "Дальний" - человек, изнасилованный полицейскими, выжил, выступает по "Дождю", хочет жаловаться, судиться, но обществу на него наплевать, и полиция остается такой же опасной, как была.
Совсем недавно эта выдумка превратилась в реальность из новостей - человек, похищенный и изнасилованный полицейскими Анапы, действительно выжил и действительно жалуется, он давал интервью "Медиазоне", но его трагедия не стала общенациональной сенсацией - к тому, что полиции стоит бояться, у нас все привыкли, и в чем же здесь новость? Еще один сюжет из моей повести - подростки, заигравшиеся в киногероев и погибшие в оцепленном полицией доме, официальная версия - самоубийство. Когда я следил за новостями из Пскова, когда парень и девушка в прямом интернет-эфире прощались с жизнью, у меня было очень странное чувство - я ведь об этом уже писал.
В ожидании новых тем
"Я уже писал об этом", - да, к сожалению, так выглядит моя самая частая реакция на события в России. Я вздыхаю, даю в соцсетях ссылку на свой старый текст и сажусь писать новый. Мне еще не надоело, мне еще нравится это занятие, но чего я действительно хочу - чтобы очередной темой для моей колонки стала какая-нибудь хорошая новость, о которой я еще никогда не писал. Конец войны, освобождение политзаключенных, реальная, а не фальшивая полицейская реформа, свободные выборы - да что угодно, что можно было бы назвать победой добра. Я верю в добро, и если мне чаще приходится в своих текстах описывать зло, то это не мой сознательный выбор, а такая обидная несправедливость, жертвы которой - все мы. Я надеюсь, добро когда-нибудь победит.
Автор: Олег Кашин - независимый журналист и писатель, основатель и главный редактор информационного ресурса kashin.guru. Автор еженедельной колонки на DW. Олег Кашин в Facebook: Oleg Kashin
Смотрите также: