Портрет: Ильза Айхингер

"Собственно, в Вене я провела самое лучшее и самое худшее время своей жизни. Там я родилась и выросла. Там прошло моё детство – с бабушкой, с мамой, с моей сестрой-близняшкой. А потом вдруг всё это закончилось. Моей сестре ещё удалось бежать, а нам помешала война. Таким образом, для нас всё закончилось в ещё большей степени, чем мы это в первое время осознавали."

Ильза Айхингер родилась в 1921 году в Вене. Её отец был учителем, а мать врачом. Детство Айхингер было счастливым, несмотря на развод родителей. Всё изменилось, однако, после присоединения Австрии к Германии в 1938 году. Матери Айхингер как еврейке запретили работать врачом. По всей Австрии начались депортации евреев в концлагеря. Арест бабушки и других членов семьи стал шоком для 17-летней Ильзы Айхингер.

"В один прекрасный день мою бабушку и младших братьев и сестёр моей мамы посадили на грузовик, затем их погрузили в товарный поезд и отправили в Минск. Я надеюсь, что моя бабушка не доехала до Минска, поскольку она была тяжело больна, у неё была температура, и ей в то время было уже 78 лет. Там их всех расстреляли. Примечательно, что хорошие и ужасные времена таким странным образом переплетаются друг с другом. Это и есть жизнь. Говорят, что с годами тянет на родину. Меня действительно тянет на родину, несмотря ни на что."

Сестре Айхингер удалось бежать в Англию. В 1939 году квартира, в которой Ильза Айхингер жила с матерью в Вене, была отобрана, и им пришлось поселиться в маленькой комнате в доме, соседствовавшим со штаб-квартирой гестапо. Несмотря на то, что отец Айхингер не был евреем, её не приняли в университет после окончания гимназии.

"Моя мама вышла замуж за так называемого арийца. Таким образом, я была некой помесью. Поэтому я была, в определённом смысле, некоторой защитой для неё. Иначе бы её забрали, ведь мои родители развелись. Пережитое, однако, не проходит бесследно. Тем не менее, мне нравится быть в Вене, несмотря на то, что я испытываю щемящее чувство, когда иду по этим мостам. Не для того, чтобы на них посмотреть, а для того, чтобы чем-то занять себя. Там, на другой стороне, где гимназия, было гетто, созданное ещё императрицей Марией-Терезией. Люди там всегда жили большими семьями. Сегодня почти никого нет. В живых не осталось почти никого, кто мог бы вернуться. Впрочем, возвращаются немногие. Мы с мамой жили рядом с гестапо, в комнате, в которую позже попала американская бомба. Теперь на этом месте газон с небольшим рестораном. Но что там тогда происходило, лучше и не пытаться себе представить."

Для Ильзы Айхингер с её особой чувствительностью и ранимостью освобождение от фашизма вовсе не означало, что её страдания закончились. Наоборот. Её постоянно мучило чувство вины перед теми, кто не выжил. Айхингер пытается найти ответ на мучительный вопрос: почему мне удалось выжить, а, например, моей бабушке нет? Бесчеловечность нацистского режима присутствует как тема во всех книгах Айхингер.

"Вена была объявлена своего рода крепостью. Её взяла советская армия. Как бы то ни было, русские спасли нас, по крайне мере, они спасли то, что называют жизнью. Мы с мамой выжили. Другие – нет. Пожалуй, если бы война продлилась ещё год, то и нас бы больше не было. Иногда я думаю, что так было бы даже лучше, чем жить со всеми этими воспоминаниями."

После окончания войны Айхингер собиралась по примеру своей матери стать врачом. Она начинает изучать медицину. Одновременно, однако, она интенсивно работает над своим первым романом.

"Я не могла не писать. Для меня это было необходимо. Мне повезло, что все помогали мне. Моя мама даже частично отказалась от работы по профессии. Компенсация со стороны новых властей была фарсом. За то, что мама потеряла свою врачебную практику, квартиру, своих родных, она получила 10 тысяч шиллингов. И это всё."

В 1947 году Айхингер, проучившись 5 семестров на медицинском факультете, бросает учёбу и полностью посвящает себя литературе.

"Так уж получилось. Впрочем, это не было внезапным решением. Я училась в университете и писала. Постепенно мне становилось ясно, что быть одновременно врачом и писателем я не смогу. Я ведь видела по своей матери, что быть врачом – это не лёгкая профессия. Моя мама никогда не возражала против того, чтобы я стала писательницей, в то время как другие говорили: "Ты что, с ума сошла?! На что ты будешь жить? Ты что, собираешься зарабатывать на жизнь книгами?"

В 1948 году Айхингер публикует свой первый и единственный роман – "Великая надежда", который явно носит автобиографические черты. Это история, рассказанная с перспективы маленькой девочки Эллен. Ей очень хочется уехать в Америку, куда уже эмигрировала её мать. Консул, однако, разъясняет ей, что у неё нет никаких оснований уезжать из Австрии, поскольку она наполовину "арийка". Бабушка, у которой живёт Эллен, запрещает ей играть с еврейскими детьми. Однако, несмотря на запреты, именно с ними Эллен проводит большую часть своего времени. Когда одна из её приятельниц получает, наконец, разрешение эмигрировать, Эллен ей очень завидует. Она скучает по матери, а её отец на войне. Кроме того, ей очень хочется носить такую же шестиконечную звезду, какую носят её друзья. Она тайком берёт звезду у своей бабушки и является с этим "украшением" в кондитерскую, чтобы купить торт ко дню рождения одного из своих приятелей. Её грубо вышвыривают из кондитерской, и тогда Эллен начинает понимать, что означает эта звезда и что значит необходимость носить её.

Вскоре бабушка, подозревая, что в ближайшее время её заберёт гестапо, кончает жизнь самоубийством. Эллен оказывается предоставленной самой себе. В Рождественский вечер, когда Эллен играет со своими приятелями, раздаётся звонок в двери. Это сосед. Дети приглашают его поиграть с ними. Сосед, однако, должен всего лишь проследить, чтобы дети не разбежались, поскольку за ними сейчас придёт гестапо. Эллен отпускают, поскольку она не считается еврейкой. Позже её арестовывают на поезде, гружённом боеприпасами. На допросе она встречается с избитой в кровь приятельницей, схваченной в Рождественский вечер.

В это время фронт уже подступил к Вене. Нацисты отчаянно сопротивляются. В городе Эллен подбирает солдат, который должен доставить в штаб срочное донесение. Во время уличной перестрелки он получает ранение. Эллен, хорошо знающая город, соглашается передать донесение в штаб. По пути она встречает своего приятеля, которому она рассказывает, что мост, под которым они всегда играли, разрушен. Приятель обещает ей построить новый мост и назвать его "Великая надежда". Эллен, распрощавшись с приятелем, отправляется дальше, но буквально через несколько шагов гибнет от взрыва гранаты.

Айхингер не просто описывает события. Она пытается разрушить устоявшиеся стереотипы мышления. Удивительным образом в её романе переплетаются такие темы, как верноподданничество и насилие, равнодушие, нетерпимость и дискриминация "чужаков". Опубликовав в 1945 году в газете "Винер Курир" небольшой рассказ о еврейских детях, играющих на кладбище, потому что им запрещено играть в парке, Айхингер была первой австрийской писательницей, заговорившей вслух о концлагерях. Язык Айхингер, насыщенный, напряжённый, обнажает шрамы, "оставленные", по словам одного критика, "копытами коней всадников Апокалипсиса". В романе постоянно ощущается противопоставление ощущения опасности и чувства защищённости, ощущения родины и чувства бездомности, детской безмятежности и постоянной угрозы смерти. В образах, благодаря которым Айхингер получила такую известность, нет ничего "поэтического", ничего придуманного. Это – рентгеновские снимки, появившиеся в результате точных наблюдений за происходящим.

Айхингер – мастер контрастов. Описывая, например, день начала Второй мировой войны, она разворачивает перед нами идиллическую картину: в парке на скамейке сидит девушка в белых носках и в белых перчатках и увлечённо читает Купера; а прибывший именно в этот день вместе с багажом чемодан Айхингер описывает с такой тщательностью, что он становится символом надежды на возможность эмигрировать, бежать, надежды на освобождение.

Часто картины, которые разворачивает перед нами Айхингер, напоминают кошмарный сон. Реальность приобретает сюрреалистические, кафкианские черты. В опубликованном в 1952 году рассказе "Где я живу" Айхингер в очень спокойном тоне, практически без эмоций, но с необычайной точностью в деталях описывает неслыханное событие: героиню рассказа без всяких объяснений переселяют из квартиры на четвёртом этаже в квартиру на третьем. Затем ей приходится перебираться всё ниже и ниже. Наконец, она оказывается в подвале. Постепенно она примиряет себя с мыслью, что вскоре ей придётся переселиться в канализацию.

Сюрреальный характер всей ситуации придаёт её необъяснимость. Этот рассказ Айхингер – притча. Истолковать её можно по-разному. Это и "нисхождение во ад", и постоянное моральное разложение человека, и архетипические страхи каждого из нас, и неспособность людей поддерживать отношения друг с другом, их отчуждённость. Айхингер, однако, решительно осуждает приспособленчество, трусость и самообман. Из чувства ложного стыда, в силу пассивности и апатии, человек старается скрыть унижения и несправедливость, с которыми он сталкивается, сваливая всё на судьбу. Жертва не протестует, и уж тем более не бунтует. Она довольствуется тем, что сохраняются внешние приличия, и даже пытается отнестись с пониманием к аргументам притеснителей. Все вокруг тоже молчат. И именно эта любовь обывателя к спокойствию и порядку и делает возможными самые страшные преступления.

Айхингер безжалостно описывает судьбу жертвы. Человека бьют по самому больному месту: его лишают чувства безопасности и защищённости. Героиня рассказа представляет собой типичную фигуру отверженного. Айхингер обличает не только фатализм жертвы, убеждённой в своём бессилии и в напрасности любого протеста, но и безучастность окружающего мира, равнодушно взирающего на очевидную несправедливость.

Очень резко и бескомпромиссно отреагировала Айхингер на разгоревшуюся в 1976 году дискуссию между Гофмансталем и Бото Штраусом о культе искусства. В своём эссе, ставшим программным документом для целого поколения молодых писателей, Айхингер обличает красивости в искусстве как жизненную ложь. Вторя другому австрийскому поэту, Паулю Целану, Айхингер утверждает, что после Освенцима искусство больше не является некой само собой разумеющейся ценностью. Теперь оправданием для литературы становится обращение – как в языке, так и в самой жизни – ко "второму сорту", то есть к судьбе аутсайдеров и представителей потерянного поколения.

Ильза Айхингер отказывалась называть себя поэтессой. Её позицию можно было охарактеризовать, скорее, как анархистскую. В 1994 году газета "Франкфуртер Альгемайне" попросила Айхингер ответить на несколько вопросов. Первый вопрос в анкете был сформулирован так: Что Вы считаете наибольшим несчастьем? Айхингер ответила: "Генезис", то есть происхождение. А ответ на последний вопрос (Ваш девиз жизни?) Айхингер сформулировала на латыни: Vivere non necesse est (Жить – это вовсе не необходимость).

Зато внутренней необходимостью для Ильзы Айхингер стала писательская деятельность. Не писать она не может. В этой связи она заметила:

"Иначе я просто не могу. Это, как с дыханием. Можно, конечно, попытаться перестать дышать, но ничего из этого не получится."

Йозеф Вайсхаупт