27.02.2001 Новый «хозяин берлинских фестивалей» Йоахим Сарториус о будущем столичного фестивального хозяйства

Сегодня со следующими темами:
«До Варшавы нам ближе, чем до Парижа»: новый «хозяин берлинских фестивалей» Йоахим Сарториус о будущем столичного фестивального хозяйства. Танцующий символ «новой женственности» - Ники де Сен-Фаль и её Наны.

У микрофона Анастасия Рахманова. Здравствуйте!

Мне неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что не чуждые культуре россияне хорошо осведомлены о многих событиях берлинской культурной жизни: скажем, музыканты и любители музыки хорошо знакомы с «Берлинер фествохен» – одним из крупнейших музыкальных форумов Европы, а среди джазистов большим уважением пользуется берлинский «Джаз-Фест». Не говоря уже о Берлинском кинофестивале, о котором знают даже те, кто не только в кино не ходит, но и телевизор не смотрит. Но почти никто не знает о том, что все берлинские фестивали, так сказать, принадлежат одному хозяину.

Координационным органом, отвечающим за организацию и проведение всех существующих на бюджетные деньги фестивалей, является организация, носящая скромное называние «Берлинер фестшпиле» – «Фестивали Берлина».

Под крышей «Берлинер фестшпиле» объединены и проходящий в начале февраля кинофестиваль «Берлинале», и музыкальные фестивали «Биеннале» /в этом году он пройдёт с 9 по 18 марта/ и осенний «Берлинер фествохен», и майские театральные форумы, и осенний джаз-фест, и многочисленные танцевальные, песенные и прочие молодежные фестивали. Под эгидой «Берлинер фестшпиле», одной из самых высокобюджетных культурных институций Германии, проходят и выставки, и симпозиумы, и циклы лекций. Словом, почти всё интересное, что происходит в Берлине в области культуры, имеет отношение к «Берлинер фестшпиле». Единственное исключение составляет лав-парейд, но и к нему фестивальный комитет организует что-то вроде сопроводительной программы.

Теперь Вы, наверное, понимаете, чем объясняется повышенный интерес к личности нового директора столичного фестивального концерна Йоахима Сарториуса, возглавившего «Берлинер фестшпиле» с первого января 2001 года. Я встретилась с господином Сарториусом на прошлой неделе в его кабинете – своеобразном оазисе чистоты и спокойствия посередине перестраивающегося фестивального центра, бывшего концертного зала Фольксбюне.

Итак, Йоахим Сарториус, год рождения 1946-й, потомственный дипломат, юрист и правовед по образованию, в течение многих лет руководитель института имени Гёте.

- Господин Сарториус, первое, что обычно спрашивают у нового начальства: «Действительно ли новая метла будет мести по-новому?»

- Конечно, изменения будут. Во-первых, появляется не только новый шеф в моем лице. Обновляется и вся остальная команда.

- Будет ли изменена сама структура «Берлинер фесшпиле» и произойдёт ли какое-то смещение акцентов?

- Изменения достигаются не столько за счёт структурных преобразований, сколько за счёт появления свежих голов. В мае я представлю свою новую команду, с новыми людьми, которые будут заниматься театром, танцем, музыкой. Я надеюсь, что изменения не заставят себя долго ждать...

- Обязаны ли мы этим «новым головам» намерением развернуть корабль «Берлинер фестшпиле» в восточноевропейскую сторону?

- Изначальная интенция исходила от меня. Я полагаю, что у «Берлинер фестшпиле» есть несколько задач. Во-первых, задачи чисто эстетические – стараться показывать в Берлине всё самое интересное, что происходит в разных сферах искусства во всём мире. Второй блок задач связан с географическим положением города. До Брюсселя или Парижа от Берлина гораздо дальше, чем до Праги или Варшавы. Мы живём всего в 80-ти километрах от польской границы. Так что, мы будем последовательно расширять контакты со странами Центральной и Восточной Европы.

- Существуют ли какие-то конкретные планы, конкретные проекты, которые вы собираетесь реализовать в ближайшее время?

- На декабрь планируется небольшой фестиваль молодого русского искусства. Пройдут недели чешской литературы, польского искусства. Одно из моих любимых детищ – это грандиозная выставка «Берлин-Москва», которую мы пока планируем на 2003 год. Она состоится в отреставрированном музее Мартина Гропиуса. Выставка является в известном смысле продолжением первой выставки «Берлин-Москва», состоявшейся десять лет назад и посвященной русскому искусству первой половины 20 века – Родченко, Лисицкий и так далее. Нам «досталась» вторая половина – с 1950-го по 2000-й. Так что в неё будет включено и агитационное искусство, и социалистический реализм, и искусство сопротивления, художники «бульдозерной выставки», концептуалисты...

- Собираетесь ли вы активнее вовлекать в ваши мероприятия представителей берлинской художественной сцены, среди которых немало выходцев из Восточной Европы?

- Знаете ли, мне многие говорили о том, что в Берлине снова существует большая русская община, большая польская община. Но что они делают в культурной сфере? Когда я думаю о «русском Берлине», я думаю, прежде всего, о 20-х годах, когда господин Сирин (это, как вы знаете, берлинский псевдоним Набокова) писал здесь свои романы, а господин Лисицкий издавал свои замечательные журналы. Может быть, что-то аналогичное и происходит и сейчас в среде русского Берлина, и мы только не знаем об этом...

Это было интервью с Йоахимом Сарториусом, новым руководителем Берлинских фестивалей. А мы переходим к следующей теме.

Гигантская женская фигура, одновременно громоздкая и грациозная, словно замерла в замысловатом балетном па: касаясь пола лишь пальцами одной ноги, она распростёрла в воздухе руки и как будто кружится в танце. Фигура женщины совершенно не походит на современные эталоны красоты, и, тем не менее, радует глаз своей гармоничностью.

Полные бёдра устремляются к тонкой, женственной талии, пышная грудь переходит в стройную шею с изящной маленькой головой. Роскошное тело женщины прикрыто только пёстрым купальником, жизнерадостно подчёркивающим его округлости: на одной груди красуется алое сердце, на другой – яркий цветок. Весь облик этой женщины излучает спокойствие, уверенность в себе и какую-то самодостаточность. Эту женщину зовут Нана. И ей, так же, как и её создательнице, художнице Ники де Сен-Фаль, безраздельно принадлежит сердце моей коллеги Фридерики Коссманн, автора этого небольшого объяснения в любви...

Наны – творения рук французско-американской художницы и скульптора Ники де Сен-Фаль. Сегодня её пёстрые скульптуры и статуэтки, размером от нескольких сантиметров до нескольких метров, украшают площади и скверы европейских столиц, парки и сады, письменные столы и витрины, музейные залы и холлы частных домов во всём мире.

Их пёстрый хоровод кружится над водой фонтана Игоря Стравинского перед центром Помпиду в Париже, в парке Рабиновича в Иерусалиме и в знаменитом саду Таро на юге Тосканы. В виде брошек Наны красуются на лацканах пиджаков и на блузках, обеспечивая всем, кто их видит, заряд хорошего настроения. Мягкое, женственное имя Нана Ники де Сен-Фаль дала своим пёстрым дочерям не случайно: «Нанни» означает по-английски «нянечка», в детстве художницы так называли чернокожих мамушек, которые следили за детьми.

В начале 70-х годов, на заре женского движения, Нана стала своеобразным символом нового женского самосознания, символом чувственности, независимости, радости жизни. ...И только?
Нет, было в этих фигурах и что-то ещё – что-то первозданное, уходящее в глубины человеческого сознания, в эпоху матриархата, и потому куда более мощное, чем все современные социальные условности. Не поэтому ли появление Нан в своё время вызвало среди мужской части населения шумные протесты и даже повлекло обвинения в «нарушении общественной нравственности»?

Вот как объясняет мужской страх перед Нанами Ульрих Кремпель, директор ганноверского художественного музея имени Шпренгеля:

- Наны – это не просто симпатичные скульптуры, какими их считают многие жители Ганновера. Это настоящие фигуры, воплощающие определённый женский образ. Это женщины, которые как бы демонстрируют мужчинам всё то, на что они, то есть мужчины, неспособны. Их округлые формы показывают, что они могут производить на свет детей, правда, зачатых при помощи мужчин. Но мужчины выступают в этом случае лишь во вспомогательной роли. Они красивы, но совершенно лишены кокетства. Наны происходят из мира матриархата, из мира, в котором женщина не отдаёт себя мужчине, а лишь пользуется им. Это послание Ныны выражают со всей отчётливостью и откровенностью, так что вполне понятно, что у кое-кого из джентльменов возникли большие проблемы с этими скульптурами.

Ники де Сен-Фаль родилась в 1930 году в семье французских аристократов. Вскоре после её рождения семья переезжает в Нью-Йорк. С семи лет девочку отдают в католический пансионат. Строгие правила и аскеза рано развивают в душе Ники де Сен-Фаль ненависть к догмам.

«Первые школьные годы я провела в монастыре Святого Сердца Господня в Нью-Йорке. Как и мои подруги, я сперва мечтала стать святой. Но в пятнадцать лет я впервые начала задавать себе вопросы: «Почему люди, которые любят Бога, ведут войны во имя религии?», «Почему монахини – невесты Христовы – одеваются во всё чёрное? Что, Бог не любит других красок?», «И что он имеет против секса? Против радости? Против жизни?»

Отношения с семьёй тем временем становятся всё более напряжёнными. Мать, страдающая от финансовых проблем и от неверности мужа, вымещает на дочери свою фрустрацию. Чтобы вырваться из домашнего ада, Ники в 18 лет выходит замуж и рожает дочь.

Шпагат между строгими правилами поведения консервативно-католического круга, в котором протекает жизнь художницы, и всё растущей внутренней потребностью в преодолении этих условностей, становится невыносимым. Ники переживает нервный срыв и оказывается в психиатрической клинике.

Как ни странно, но именно здесь происходит её рождение как художницы: по рекомендации своего лечащего врача она – в терапевтических целях – берётся за кисть. Оглядываясь назад, Ники де Сен-Фаль пишет:

«Я была озлобленной молодой женщиной. Я стала художницей, потому что для меня просто не было альтернативы, это был единственный шанс вырваться из безумия».

Основные темы ранних работ Ники де Сен-Фаль - насилие и агрессия. Кульминацией этого периода становятся её «расстрелянные картины». Ники покрывает первозданно нетронутые холсты смесью из белил и гипса, в которые «вмурованы» различные предметы. Сверху на полотна она вешает пакеты с краской. После этого по холстам открывается огонь. Разлетаясь, краска покрывала холст более или менее произвольными узорами.

«Я стреляла во всех: во всех мужчин, в каждого мужчину, в важных мужчин, в толстых мужчин, в своего отца, в своего брата, в общество, в церковь, в школу, в свою семью, в свою мать, в себя саму. Я стреляла, потому что мне нравился магический момент, когда картина истекает кровью и умирает. Это был момент чистоты, момент большой жертвы. Момент освобождения».

Участники художественного движения «Флюксус», к которому принадлежала и Ники де Сен-Фаль, регулярно проводили арт-перформансы и хеппенинги, частью которых были и «расстрелы картин».

Фаза продуктивной агрессивности, угара и экстаза переходит в следующий этап творчества Ники де Сен-Фаль: она обращается к теме различных ролей женщины – невесты, матери, проститутки. Сен-Фаль проходит сквозь разные оттенки осознания сути женского, в её мастерской возникают удивительные скульптуры:

от безлико-романтических невест на сказочных скакунах до агрессивно раскрашенных кукол с оторванными конечностями. Постепенно из этого хаоса появляются очертания могучей и грациозной женской фигуры ...как Венера из морской пены, рождается Нана...

Я ощутила настоятельную потребность сделать что-нибудь для счастья людей. Это началось с Нан, и когда я увидела, как люди гладят скульптуры, как они прикасаются к ним, я поняла, что хочу делать большие работы для большого количества людей, для детей, для взрослых.

Фигуры Ники де Сен-Фаль растут, собираются в группы, вокруг них выстаиваются целые города. Гигантский сфинкс укладываются среди фруктовых деревьев Тосканы. Фигура сказочного Голема вырастает на детской площадки в парке в центре Иерусалима. Монументальные Наны и пёстрая семья их родственниц и родственников украшают скверы Гамбурга и Ганновера. Любимцем детей в бельгийском Кнокке становится гигантский пёстрый дракон. Скульптуры Ники де Сен-Фаль, состоящие из проволочного каркаса, покрытого пластиком или папье-маше, рассчитаны на то, чтобы их трогали руками, забирались на них верхом, катались с них, как с горы. Сказочные персонажи поселяются в не менее сказочные ландшафты, в лабиринты и пещеры, стены которых щедро украшены зеркалами, мозаикой, пёстрой керамикой.

Внешне Ники де Сен-Фаль, хрупкая, изящная женщина, по-прежнему красивая в свои семьдесят лет утонченной южно-европейской красотой, максимально не похожа на своих Нан. Но в её речи, в манере держаться, во взгляде есть та же умиротворённость, та же спокойная уверенность в себе. Трудно представить себе за этим гармоничным обликом отчаявшуюся бунтарку 60-х годов.

Сегодня Ники де Сен-Фаль входит в высшую касту художественной элиты мира. Её работы есть в каждом уважающем себя музее, она давно привыкала к славе и признанию. Но с Ганноверским художественным музеем, в дар которому Ники де Сен-Фаль в конце прошлого года передала большую коллекцию своих работ, художницу связывают особенные отношения: именно Ганновер стал первым европейским городом, который приобрёл её скульптуры четыре десятилетия назад. Ульрих Кремпель, директор Шпренгель-музея и один из самых горячих поклонников Ники де Сен-Фаль:

Я не берусь произносить хвалебную речь во славу Ники де Сен-Фаль, не берусь подводить итоги её творческого пути. Она одна из самых ярких личностей, с которыми мне довелось познакомиться. Она обладает огромным творческим потенциалом и гигантским запасом энергии, она импульсивна, активна, она не выносит состояния бездеятельности. И ей всего 70 лет. Кто знает, что она ещё преподнесёт миру в ближайшие годы и десятилетия?

Это был репортаж Фридерики Коссманн о художнице Ники де Сен-Фаль и её Нанах.
А я прощаюсь с вами. Всего доброго, до встречи.