10.07.2001 Венецианская художественная выставка - Biennale di Venezia

Сегодня вас ожидает подробный рассказ о Biennale di Venezia - Венецианской художественной Биеннале.

Предваряя рассказ нашего корреспондента, скажу лишь два слова о том,что такое Венецианская Биеннале. Вообще Биеннале - это широкомасштабная художественная выставка, проходящая, как говорит само название, раз в два года и претендующая на известное подведение итогов художественного процесса за подотчётный период. Среди множества художественных Биеннале, опутывающих весь мир от Москвы до Йоханнесбурга, Biennale di Venezia занимает особое место. Во-первых, в силу возраста: она старше британской королевы-матери, ей уже 107 лет. Городом искусств Венеция слыла всегда, и с 1895 года обосновавшаяся здесь богемная публика и скучающие миллионеры начали развлекать себя регулярнымихудожественными выставками, двадцатый век стучался в дверь, и в моду как раз вошли всякие Всемирные выставки всего и вся.

После войны росту престижности Биеннале способствует и то обстоятельство, что в 50-ые годы Венеция становится излюбленным местом поселения меценатов и людей, вкладывающих деньги в искусства. В последние годы организаторы Биеннале старались обеспечить выставке особое место в постмодернистском мире, декларируя полную независимость от коммерческих вкусов публики.

В этом году тема визуальной части Биеннале (есть ещё театральные, танцевальный и музыкальные программы и, наконец, Кинофестиваль) - была сформулирована организаторами как «Плато человечества» - искусство, рассказывающее человеку о человеке.

Словом, Биеннале - это очень престижное, очень культурное и очень европейское мероприятие. А вот насколько оно интересно - об этом вам расскажет мой коллега Андрей Горохов.

Рассказывая о своих впечатлениях, всегда хочется говорить о чём-то крупном, значительном и уникальном, пополняя деталями и ассоциациями общую картину. Венецианская Биеннале, которую я имел удовольствие посетить неделю назад, крупным и удивительным предметом как раз и не является... Одного большого впечатления нет, есть масса маленьких и,вообще говоря, друг к другу отношения не имеющих впечатлений.

Выставка состоит из двух больших частей. Часть первая находится в так называемых «Жардини» - «Садах»: это маленькие, как правило, одноэтажные домики-павильончики, похожие на наземные фойе станций сталинского метрополитена. Между домами и деревьями разложены крашеные золотой краской черепахи, видимо, это чей-то проект.

Каждому государству мира, которое подсуетилось обзавестись собственным современным искусством, полагается павильон, впрочем, павильоны в садах достались не всем, поэтому внутри самого города можно обнаружить куски Биеннале. Кстати, Сады находятся на длинном утёсе, от площади Сан-Марко до них нужно плыть 15 минут на кораблике по зелёному морю. Иными словами, гуляя по Венеции, на эту самую Биеннале не наткнёшься. Плакаты, конечно, висят... но кто на них обращает внимания?

Итак, первая часть экспозиции - национальные павильоны - расположена в Садах, а вторая - просто выставка всех художников вперемешку - в так называемом Арсенале. От садов до Арсенала пешком минут десять-пятнадцать.

Большая ли экспозиция? Сложный вопрос. Рецензенты уверяют, что за два дня обойти можно... но Биеннале вовсе не производит впечатление чего-то монументального и циклопического... Надо учитывать, что современное искусство обладает, скажем так, пустынностью, которую и не считает нужным скрывать: большую часть заполненных редкими объектамипространств можно оценить одним взглядом, рассматривать и изучать на выставке современного искусства, как правило, нечего.

Иными словами, за три часа я всё обошёл, а если бы не подходил к биркам на стене, на которых написаны имена художников, то думаю, что справился и часа за два. Кстати, эти бирки с именами - явно неуместный пережиток 19-го века, в каталоге и так напечатаны имена... Имена, как правило, были мне совершенно неизвестны. А вот многие объекты были, наоборот, легко узнаваемы. Я, разумеется, сделал вывод не о своей плохой осведомлённости в современном искусстве, а о типичности этой ситуации. Вот раньше художников-модернистов было мало, и публика шла на выставку известного художника, скажем, Пикассо или Энди Уорхолла, - с надеждой увидеть что-то новое и незнакомое, желательно - шокирующее и скандальное.

А теперь публика идёт на выставку, чтобы увидеть знакомое искусство, сделанное совершенно неизвестными персонажами.

В очереди в немецкий павильон я полчаса слушал разговоры стоящих вокруг меня людей - на немецком, голландском, датском и английском: все знали, что немецкий художник получил первый приз, и что он выставил недостроенный дом... никто не знал, как хотя бы зовут художника... иникого это не интересовало. Но до немецкого павильона я ещё доберусь.

В национальных павильонах выставлены, как правило, инсталляции: единство изображения, звука и архитектуры. Всего на Биеннале - пара сотен Gesamtkunstwerk-ов. В простейшем случае - чёрная комната с огромным экраном, на которое проецируется видео, в котором ничего особенного не происходит. Какие-то дядьки с портфелями выходят из двери аэропорта, кто-то открывает и закрывает свой рот, голова девушки, стоящей под душем... и так далее без конца и края. Эти видеоклипы очень статичны, замедленны и в высшей степени не зрелищны. Сто лет назад в искусстве было перепроизводство пейзажей, сейчас - видео-инсталляций.

В испанском павильоне я обнаружил устрашающих размеров объект - в затемнённом помещении с потолка свисали тысячи маленьких стеклянных колбочек, образуя низко висящую над землёй полусферу, похожую на стеклянный улей. От лёгкого ветерка колбочки еле слышно звенели. Развешивать их было непросто. Успокаивает лишь то, что художник Хавьер Перес (Javier Perez) не сам выдувал, упаковывал и подвешивал каждую колбочку. За многими выставленными объектами - впрочем, это типично для современного искусства - угадывается индустриальный подход.

В японском павильоне по кругу выставлены огромные сияющие лимонно-жёлтым цветом буквы «М» - логотип Макдональдса. А вдоль стен крохотным заборчиком стоят маленькие белые буковки М. А на колоннах висят синтезаторы, поперёк пояса перевязанные верёвками, зажимающими несколько клавиш. Синтезаторы торжественно гудят. Пусто, величественно, футуристично. Современное искусство!

Российский павильон порадовал устрашающей экспозицией Сергея Шутова - это имя, к моей немалой гордости, было мне известно.

В белом зале с видом на лагуну с белыми корабликами, лагуна к инсталляции не относится, рядами стоят на коленях фигуры в чёрных одеждах.Время от времени некоторые фигуры наклоняются и касаются головойпола. Лиц не видно, они скрыты капюшонами: всё вместе похоже на моленье заторможенных иезуитов-инквизиторов. На полу приклеена бумажка с просьбой не раздевать фигуры. Каждая фигура бормочет себе поднос какой-то сакральный текст - то буддистский, то христианский, то исламский, можно предположить - всех мыслимых религий и сект, потомучто фигур - несколько десятков. Голоса в нечленораздельный вой не сливаются. Я постоял, подождал, пока не зазвучит милая моему сердцу запись чтения Корана.

Не понравились мне видеомониторы по углам зала: они в быстром темпе показывали куски священных текстов. Без видео просто никуда.

Инсталляция Сергея Шутова называется «Абакус» - это древние счёты...ряды чёрных камешков... правда, кто и что на них в данном случае считает, я не очень понял. На стене висел небессмысленный плакатик, поясняющий такую вещь: русскому художнику очень сложно сделать объект, понятный и на его родине и на Западе. Западный дискурс настолько специфическая вещь, что сделанный на потребу Западу объект, воспринимается в России чистым инопланетянством, и, наоборот, понятный в России художественный жест воспринимается на Западе как отсталое копаниев своей провинциальной песочнице. Так вот, Сергею Шутову якобы удалось изваять нечто, понятное и в России, и на Западе. Смысл его работы,как я понял, состоит в том, что хотя все коленопреклонённые фигуры обращаются к одной духовной инстанции и ужасно друг на друга похожи,но, тем не менее, друг другу они чужды и враждебны. Мне, впрочем, не показалось, что эти чёрные фигуры так уж друг другу враждебны, кому они враждебны, так это нам - измученным жарой туристам в шортах и светлых платьях.

В павильоне Венесуэлы поднималась, безусловно, важная тема, тема спасения тропического леса.

Victor Hugo Irazabal нарисовал картины, сочетавшие наивные полосы и разводы, по-видимому символизирующие искусство исконных обитателей леса, с какими-то псевдо-компьютерными загогулинами, символизирующими западный мир. Вдоль одной стены стояли дубинки, похожие на огромные спички, головки которых были разрисованы чёрными и белыми полосами. На развешанных фотографиях было видно, что на родине художник привязывал эти болванки к деревьям в лесу. «Наверное, это духипредков», - подумал я мысль, типичную для безмозглого колонизатора.

На низком бетонном здании, там, где по идее должно стоять название государства, красовалась гордая надпись: North is protected «Север защищён». Внутри оказалось много пустоты и низкого гула. Гудели длинные - метров 20 длиной - струны, натянутые вдоль правой стены. Натяжение каждой струны контролировала пружина, которую, похоже, контролировал компьютер. В любом случае, в центре помещения стояла стойка, заполненная какими-то электро-ящиками. Это инсталляция Карла Михаэля фон Хуссвольфа.

Это ещё одно известное мне имя, фон Хауссвольф - один из столпов тягучей минималистической музыки, близкой к нойзу. Я конечно, рад за Карла Михаэля, кстати, он не единственный музыкант, принимающий участие в Биеннале в качестве художника, но не могу не отметить, что подобного рода инсталляции (то есть, честно говоря, практически все) производят впечатления дорогостоящей и высокотехнологической надписи «здесь был я».

Члены швейцарского импровизационного дуэта Voice Crack - Норберт Мёсланг и Анди Гуль - тоже приняли участие в Биеннале, получили в своё распоряжение огромную каменную церковь на берегу Канале Гранде. Вау!

Что выставили? Гул.

Хорошо ли, по крайней мере, гудело?

Да, как сказать... Глухо и кургузо.

Здесь были мы.

Можно было бы поговорить на такую тему, что многие аудио-инсталляции в качестве пищи для глаз предлагают соединённые кабелями ящики, коробки, струны и трубы, то есть вывернутую наизнанку начинку звукопорождающего прибора... и какой длинный путь прошло искусство... но эта тема не кажется мне особо плодотворной.

Самая впечатляющая аудио-инсталляция была у берлинского музыканта Карстена Николая: лежащие на подиуме две огромные чёрные пластмассовые трубы изрыгали импульсы тяжелейшего баса. Перед трубами стояли два шарообразных сосуда, наполненных на четверть водой. От ударабаса в маленьком сосуде по воде шли волны, в большом ничего не происходило. Похоже на учебную демонстрацию на уроке физике - на демонстрацию достоинств закона инерции. Художник, надо думать, иллюстрировал такую метафизическую идею: то, что так волнует маленьких и несовершенных духом, абсолют даже не колышет.

Огромные чёрные трубы, стеклянные шары, потрясающие толчки баса,огромный купол, не отреставрированные стены - вход в итальянский павильон выглядел убого и помпезно одновременно. На ум должны приходить любовь к романтическим развалинам, статуям без рук, без ног...

Первый приз получил немецкий художник Грегор Шнайдер. Перед входом в немецкий павильон, выкрашенный весёленькой розовой краской -очередь. Просят подписать бумагу, что ты сам несёшь ответственность за свои руки-ноги, которые могут ненароком отломаться при осмотре павильона. Подписал.

Войдя в павильон, оказываешься в подъезде обычного немецкого дома. Направо, налево несколько дверей, вверх ведёт лестница. Дом тупой, обычный, безрадостный и бетонно-кафельный. Художник перестроил - в не очень понятных мне целях - оказавшийся в его распоряжении трёхэтажный дом. Пробил новые проходы, скажем, сквозь стенной шкаф, - и построил новые комнаты.

Все комнаты выкрашены белой водоэмульсионной краской, освещены электрическими лампочками, всё пустое и нежилое, хотя кое-где стоят кровати и столы.

Я долго лазил на четвереньках по туннелям и заглядывал за каждую дверь... пока не нашёл комнату-кухню, в которой под столом, в тазу плавала отрезанная мужская рука, резиновая, надеюсь.

И тут у меня всё встало на свои места.

Дом Грегора Шнайдера - вовсе не метафора того, как тяжело живётся современному человеку, которого поедает обыденная жизнь. В этом домеприсутствует тяжёлый дух патологии, дух какого-то непонятного злодейства, которое не нужно и самим злодеям. Дом - соучастник метафизического преступления, герой романа Юрия Витальевича Мамлеева.

Дом - соучастник преступления - это, конечно, любимая тема романов и фильмов ужасов... дом Грегора Шнайдера совсем другой. Он не страшный и не загадочный, он тебя не подстерегает, но, находясь в нём, ты понимаешь: всё могло бы быть совсем иным.

Мне кажется, что считать этот дом всего лишь произведением современного искусства, значит просто нейтрализовать его, обессмыслить, оскопить. Жюри сделало, что смогло - дало ему первый приз. А жаль, будь я членом жюри, я бы устроил скандал, потребовал... не знаю чего... скажем, выкинуть эту шизофреническую антигуманную гадость из нашей выставки и отказать Германии в праве пять лет участвовать в Биеннале... Наконец-то в кои-то веки появилось что-то, действительно, достойное скандала. А первую премию-то каждый раз кому-то выдают.

Полный гордости за немецкую патологию и стыда (за то, что уже много лет не думал о главном), я отправился в Арсенал.

Арсенал - это длиннющий кирпичный ангар, несколько километров длиной, высотой - метров двадцать. Сколько же оружия здесь хранилось? - задумался я.

В ангаре было выставлено много всякого искусства, как правило, болеепросто сделанного, чем в национальных павильонах. Видеоинсталляциибез границ. Много фотографий. Кстати, фотографии очень хорошо смотрятся, когда снимал человек с головой. И глазами.

Финн Туомо Маннинен фотографирует по всему миру людей: пожарную команду в Индийской провинции, каких-то курносых блондинов, ныряющих под лёд, детей в пакистанском детском саду для прокажённых, эстонскую сексту кришнаитов. Люди позируют очень серьёзно... немного похоже на придворные портреты, но совсем без китча. Эти фотографии интересно рассматривать, кто как одет, куда смотрит, как держит руки... И не возникает неприятного вопроса: зачем это нужно самому художнику.

Я решил, что расправившись с неуместным нарушителем китчевой благодати Грегором Шнайдером, я бы дал первую премию Туомо Маннинену.

Арсенал - это череда фотографий, редких картинок, изображающих интернетовские сайты, африканских скульптур, видео без границ... вот опять какая-то пустая белая комнатка. Так, что это? Все стены оклеены женскими гигиеническими прокладками - аккуратными рядами. Пол и потолок тоже. Понимай, как знаешь. А я знаю так: нет секрета, как делать современное искусство. В большинстве случаев оказывается достаточно той или иной комбинации двух великих идей 20-го века: ready made и минимализм. Надо взять что-нибудь не очень крупное и забить пространство путём его многократного копирования.

На Биеннале присутствовала и комната, выложенная кафельной плиткой с исламским узором, внутрь завитушек были впечатаны крошечные лица. Художник, можно было бы подумать, переживает за судьбу исламской женщины. Я бы сказал, что художник переживает за судьбу readymade-а и минимализма. Есть комната, уклеенная обоями, состоящими из крошечных, размером буквально в квадратный миллиметр, фотографий людей. С полметра кажется, что это геометрический рисунок. Художник - китаец. Надо понимать, нелегко живётся в Китае? Или, скорее, readymade-минимализм шагает по планете?

Всё ему по силам! Хочет - борется за гибнущую дельту Амазонки, хочет - за эмансипацию женщины, в этом боксе - западной, в следующем - восточной.

Есть и такой бокс - стены, пол и потолок покрыты белым линолеумом для пола. Линолеум не гладкий, на нём выдавлены кружки. На полу стоят видеомониторы и показывают, как симпатичная черноволосая девушка(надо понимать, художница) длинным языком буквально вылизывает стены одну за другой. Она это делает довольно методично, полосу за полосой. И коварно так ухмыляется, хотя дело её непростое. До сих пор стоитперед глазами её коварная ухмылка.

Последний экспонат - две гигантские стальные стены-спирали Ричарда Серра, тоже удостоенные приза Биеннале. Покрытые красной ржавчиной стены наклонены. Вырезаны и сварены они очень точно, явно спроектированы на компьютере. Страшно подумать, как выглядела их транспортировка.

Следов напильника и ножовки я не нашёл, значит, классик американского минимализма не сам свои плиты выпиливал и не на колене их гнул, помог какой-нибудь металлургический комбинат. Несмотря на чудовищный размер и вес, впечатления монументальностии уникальности эти стены не производят, зато отвечают на вопрос, чем классик отличается от рядового солдата современного искусства. Классик- это тот, по рисунку которого металлургический комбинат с радостью изготовит неподъёмную загогулину.

Несмотря на свой размер, ни наклонившиеся стены Ричарда Серра, ни Венецианское Биеннале современного искусства в целом - вовсе не чудо света.

В отличие, скажем, от самой Венеции.