03.07.2001 На этот раз без коня – обошлись постановщики грандиозной оперы Гектора Берлиоза «Троянцы»
Надвигается страшная химера всех СМИ – так называемая «летняя информационная дыра» - когда политики разъезжаются по отпускам, вслед за рядовыми гражданами, и вообще вся жизнь переходит в состояние вялого течения, так что писать, в сущности, не о чем. Прилежный журналист, как правило, в течение всего года делает заготовки из «нетленки»: не знаю, обращали ли вы внимание, что именно в разгар лета особенно часто начинают всплывать разные лохнесские чудовища. К счастью, к культурной жизни угроза летнего безтемья относится в наименьшей степени: лето – пора всевозможных фестивалей, которые зачастую оказываются более интересными, чем основной театрально-концертный сезон.
Так, в воскресенье в Мюнхенском Национальном театре стартовал старейший в Европе оперный фестиваль, в этом году он проходит уже в 126 раз. В течение июля на суд публики и критиков будет представлена дюжина оперных постановок разных европейских театров, подавляющее большинство которых созданы специально для этого фестиваля.
На этот раз оперная олимпиада, цель которой - соединить оперную традицию с современностью, проходит под модным девизом «Мифы сегодня». Открылся фестиваль в прошедшее воскресенье оперой Гектора Берлиоза «Троянцы» в постановке британского режиссёра Грэхэма Вика.
Опера „Троянцы» Берлиоза – сама по себе миф. Она считается крупнейшим оперным произведением 19-ого столетия наряду с вагнеровским «Кольцом нибелунга». Однако в отличие от «Кольца» ставится крайне редко: достаточно упомянуть, что премьера полной версии этого сочинения состоялась лишь в 1969 году, то есть, почти 90 лет спустя после того, как великий француз закончил над ней работу. И вообще, «Троянцы» - большая редкость на оперной сцене. Объяснение – продолжительность оперы: без малого шесть часов музыки, причём, честно говоря, не совсем ровного качества. Сюжет оперы мифологичен до предела: речь идёт о крушении и рождении миров, о любви и о смерти, о Трое, о Карфагене и о создании новой Трои – Рима. Её должен основать герой Эней, который, однако, по пути к месту исполнения подвига влюбляется в карфагенскую царицу Дидону. Кассандра и Дидона - так сказать, «brain and body», долг и влечение, разум и эмоция – являются двумя полюсами этой драмы, либретто которой в равной степени вдохновлено и Вергилием, и Шекспиром, а музыкальная часть соединяет оперную традицию от нежно любимого Белиозом Глюка до менее любимого, но почитаемого Вагнера. Словом, уже в момент своего написания опера была в высшей степени постмодернистским творением.
Кончается всё большой кровью, дамы и древние культуры гибнут, а бесхарактерный герой всё же исполняет божественное предначертание.
Для каждого из пяти актов оперы режиссёр Грэм Вик и художник-постановщик Тобиас Хохайзель создали самостоятельную картину. По прямоте образов и интенсивности красок, вызывающих непосредственную ассоциацию с дисней-лэндом: так, из мрачной серо-синей осаждённой Трои с полуразрушенной триумфальной аркой зритель переносится в лазорево-изумрудный Карфаген, где все жители наряжены в тоталитарно-жёлтые туники, а на шезлонге, окружённом гигантскими хищными калами а-ля Гоген, скучает царица Дидона.
Кстати на обе главные женские роли спектакля – мрачной предсказательницы Кассандры и любимой народом царицы Дидоны – были избраны звёзды вагнеровского репертуара Дебора Поласки и Вальтрауд Майер. Обе играли и пели Берлиоза, как принято сегодня играть и петь «нового Вагнера»: без патетики, но с экспрессией.
Однако, за исключением нескольких блестящих певческих работ, спектакль произвёл впечатление непосильного труда и для оркестра Мюнхенского национального театра, который даже дирижёр Зубин Мета не мог удержать на ровно приемлемом уровне, и для хора, периодически погружавшегося в нечленораздельность, и для постановщиков, которых не упрекнул в банальности лишь тот, кому и сам этот упрёк показался чересчур банальным. Публика спектакль освистала, правда, наградив овациями отдельных исполнителей. Впрочем, мужественное решение поставить «Троянцев» достойно похвалы. Как и то, что в спектакле наконец-то не оказалось пресловутого мифического коня.
Тридцатого июня, в прошедшую субботу, завершился Московский Международный Кинофестиваль . Некогда – краса и гордость Совминкульта, фестиваль долгие годы влачил довольно жалкое постоветское существование, год от года теряя престиж. Ситуация начала меняться три года назад, когда за организацию фестиваля взялась команда Михалкова. Правда, первые два Михалковских сезона слегка разочаровали и отбором картин, и особенно – уровнем организации.
В бесконечной благосклонности два комоватых блина было решено считать за один, первый, но эта, третья попытка всё же должна была стать контрольной и показать: будет ли в Москве делаться настоящий фестиваль категории «А» как в Канне или Берлине или нет.
Московскую контрольную работу проверял Юрий Гладильщиков:
Почти все 90-е годы при словах «Московский кинофестиваль» мне хотелось схватиться за пистолет. Хорошо, что у меня его нет. Организаторы фестиваля дурили народ – причем нагло. Они кричали на всех углах, будто радуют Москву лучшими фильмами мира, а показывали - случайные и плохие, отбивая у публики всякую охоту ходить в кино. Они доказывали, будто фестиваль нищ. Требовали у правительства новых и новых денег. Рыдали, что если государство их не даст, то молодые люди вырастут идиотами-манкуртами. При этом, когда делом руководила команда во главе с режиссером Сергеем Соловьевым, бюджет скромного Московского фестиваля умудрился превысить бюджет великого Каннского.
Два сезона назад фестиваль возглавил господин Михалков, и вдруг показалось, будто ситуация меняется. Фестиваль наконец-то стал ежегодным, что обязательная норма. В кои-то веки возникло подобие ажиотажа. Однако, прошлый год опять разочаровал. Не только качеством отбора картин, но и прежним жутким уровнем организации. Программа в кинотеатрах опять постоянно менялась. Никакой толковой информации о фильмах у публики не было. Поэтому к фестивалю 2001 года я заранее отнесся как к проверочному. Именно этот – третий фестиваль команды Михалкова – должен был показать: хочет ли сия команда делать настоящий фестиваль категории «А» как в Канне или Берлине или лукавит, будто хочет. А на деле думает только о том, как произвести впечатление на высокое начальство и спонсоров. То есть тех, кто дает деньги. Но ни начальство, ни спонсоры в кино обычно не ходят и о недостатках фестиваля не ведают. Для них достаточно устроить показуху (как и делали все прошлые годы в Москве): отгрохать на Пушкинской площади эстрадные подмостки, а затем точно так же отгрохать эффектную церемонию открытия фестиваля. И начальство, и спонсоры останутся довольны. Они будут считать, что в Москве настоящий фестиваль, все путем и по понятиям.
Так вот: вы, может быть, удивитесь, но фестиваль 2001 года был похож на настоящий. Возможно, всему причиной испуг. Недавно международная ассоциация кинопродюсеров обсуждала вопрос, не лишить ли московский фестиваль – за его недостатки – той самой заветной категории «А», и пока не лишила. И замечательно: прошедший фестиваль стал безусловно лучшим за последнее десятилетие.
Начнем с того, что общий уровень программы был явно выше среднего. Вне конкурса показали почти все главные арт-хиты года: от «Интима» и «Итальянского для начинающих» (лауреаты фестиваля в Берлине) до «Пианистки» и «Комнаты сына» (лауреаты Канна). Кстати, все эти фильмы выйдут в российский прокат.
Наконец-то был выпущен фестивальный гид с расписанием всех сеансов во всех кинотеатрах, а также подробный каталог. Программа, в отличие от прошлых лет, не менялась. Фантастика! Прямо как в Берлине! Прямо как у взрослых. Не понимаю, почему подобные подвиги не удавались Московскому фестивалю прежде, но хорошо, что удались хоть теперь. Ура!
Неслабым оказался и конкурс, где были картины, по правилам фестивалей категории «А», только новые. Замечу, что лишь три фестиваля в мире способны собрать действительно сильные конкурсные программы – Каннский, Берлинский и Венецианский. И то не каждый год и с трудом. Тем не менее, Московский фестиваль тоже обязан ежегодно совершить хотя бы одно открытие: фильма, имени или стиля, - иначе никто в Европе о нем и говорить не станет. И что? В этот раз совершил! Даже два открытия!
Отборщикам удалось отхватить в конкурс фильм новомодного корейского режиссера Кима Кидука «Реальный вымысел», который был снят за три часа с помощью двадцати камер, а потом монтировался три года.
«Реальный вымысел» не так крут, как прежняя картина Кидука «Остров», когда публика в европейских залах падала в обморок (герой там, например, заглатывал рыболовные крючки и тащил их из себя). Но фильм тоже серьезный: он о том, что всякий современный человек немного маньяк - способен воображать себе страшные садистские сцены расправы со своими обидчиками.
Еще большей сенсацией стал фильм американца Генри Бина «Фанатик» (в оригинале «Верующий», The Believer). Эта картина и вовсе взрывоопасная. Она о молодом нацисте-антисемите, который на самом деле еврей.
Персонаж этот неоднозначный и даже трагический. Его взаимоотношения с собственной нацией (и самим собой) определяются формулой «любовь-ненависть». Он впадает в истерику оттого, что пытается – и не может – ответить на вопрос, правилен ли тот – особый - путь, который избрала его нация. В итоге «Фанатик» получил главный приз фестиваля – «Золотого Георгия». Фильм корейца Кидука жюри, увы, не наградило.
Отдельно скажу еще об одной конкурсной ленте - картине Сергея Бодрова-старшего «Quicki. Давай сделаем это по-быстрому» с Владимиром Машковым и голливудкой Дженнифер Джейсон Ли. В этом году в конкурсе не было российских картин. Считаю, что это жест, причем правильный: раз нет достойных, то и не надо. Но Россию как бы представлял Бодров, хоть его фильм и считается немецким. Ведь и режиссер – наш, и фильм рассказывает о наших, и язык – временами русский.
Герой фильма – усталый русский богач-мафиозо, живущий в Америке. Фильм наполнен чеховской печалью по бессмысленно уходящей жизни, но одновременно, увы, и расхожими представлениями о загадочной русской душе – широкой, дикой и необузданной. Русские в фильме Бодрова делают все, что и должны делать в западном фильме: пьют, играют в карты и русскую рулетку, швыряют деньги пачками, поют «степь да степь кругом» и страдают в поисках смысла жизни. Так как не наградить хозяев было неприлично, жюри присудило Машкову приз за лучшую мужскую роль.
Возвращаясь к разговору о достоинствах фестиваля, замечу напоследок, что улучшилась и ситуация с приездом звезд. Прежде в Москву, в основном, приезжали звезды, которые вышли в тираж. Причем без фильмов и за большие гонорары.
Теперь и французская звезда Сандрин Боннер, и голливудцы Шон Пенн и Джек Николсон (а с ними за компанию Вуди Харрельсон и Лара Флинн Бойл) приехали ради раскрутки конкретных картин.
Только так и происходит в Канне и Берлине. Михалков с гордостью заметил, что никакого гонорара Николсону не заплатили. И что Москвоский фестиваль никому не станет платить и впредь. Зато Николсону вручили новую для киномира награду «за достижение вершин актерского мастерства и верность традициям школы Станиславского». Она называется «Верю. Константин Станиславский». Под эту фирменную награду фестиваль надеется заманивать как минимум одну крупную звезду ежегодно. Кроме того, Николсон и Пенн сотоварищи были приглашены в загородный дом Михалкова на Николиной горе, где с ними неформально пообщался президент Путин. Будет о чем рассказать по возвращении в Голливуд.
Но не думайте, будто фестиваль прошел только под знаком Николсона. Коли мы на «Немецкой волне», то отмечу, что он в той же мере прошел под знаком русско-немецкого киносотрудничества. Жюри возглавляла знаменитая актриса и режиссер Маргарете фон Тротта. Одним из членов жюри был бывший глава Берлинского фестиваля Мориц де Хадельн. Были показаны сразу несколько картин, сделанных нашими в Германии и немцами про наших. Кроме фильма Сергея Бодрова-старшего, это экспериментальная лента руководителя театра «Дерево» Антона Адасинского «Юг. Граница» и фильм «Англия!» с Иваном Шведовым и Чулпан Хаматовой.
Неплохо были встречены публикой и другие немецкие картины: «В июле», alaska.de, «Горе-убийцы», «Берлин – это в Германии», «Мой милый дом», «Эйзенштейн» плюс документальный фильм об актрисах Райнера Вернера Фассбиндера, плюс короткометражки.
Такой экспансии немецких фильмов в Россию не было давно. Некоторые из них наши прокатчики намерены купить. Почти все, короче, в Москве было хорошо. Не сглазить бы.
Что же: как говорится, «тьфу-тьфу-тьфу»...
На куда менее престижном, чем Московский кинофестиваль, но забавном мероприятии побывали наши берлинские корреспондентки Елена Новак и Антье Каррас. "Коллективные тела" – так называлась конференция, организованная театром «Шаубюне» и Свободным университетом Берлина.
Уже древние греки сравнивали государство с человеческим организмом. В России эта политическая метафора нашла свое продолжение в актуальной ныне пословице "рыба тухнет с головы". Но обладает ли телом коллектив?
Испытать на себе, что же такое быть частью коллектива, можно было с помощью многочисленных перформансов. Ули Эртль и Рут Вальдейер воспользовались идеей о том, что коллектив может все, и предложили зрителям общими усилиями поднять температуру в зале. Для этого следовало часто и глубоко дышать.
Одним из перформансов оказалось и отсутствие прославленного немецкого философа Слотердайка, который, не объявляя причины, просто не пришел на конференцию. Вероятно, это было логическим завершением его доклада, так и называвшегося "Презрение к массам".
Однако первенство в "исчезновениях" осталось не за ним. Его получила за день до этого московская группа "Коллективные действия", которая тоже неожиданно приехала без своего идейного руководителя Андрея Монастырского, что, впрочем, не помешало ей, в отличие от Слотердайка, поразить берлинских зрителей минималистским перформансом. Николай Панитков сидел на сцене за столом и с бюрократической аккуратностью нарезал карты-схемы советских железных дорог, а Сергей Ромашко стэплером скреплял эти схемы между собой и делал из них тропинку, ведущую к выходу из зала.
Неизвестно, кто проявил больше мужества: сами „Коллективные действия„, в первый раз решившиеся провести акцию в театре, а не на природе, или зрители, которые в течение часа дисциплинированно смотрели на абсолютно непонятные им действия и создавали впечатление огромной гомогенной массы.
В субботу вечером чувство коллективизма охватило всех: перед театром объединенными усилиями участников был приготовлен огромный ужин на сто человек. Когда все расселись за длиннейшим столом, оказалось, что каждый должен был встать и вслух прочитать доставшийся ему отрывок из сочинений де Сада или Фуко. Тем самым автор перформанса Самюэль Цах хотел привлечь внимание к недооценке участниками конференции вопроса о коллективной сексуальности.
Но, все-таки, подобные свободные образования еще нельзя назвать коллективными телами. Так где же можно найти классический коллектив для тех, кто хочет полностью раствориться в массах?
Одна из участников конференции - Инке Арнс, доцент Гумбольд-университета - дала ответ на этот вопрос и изложила версию словенской группы под названием "Космокинетический Кабинет Ноордунг": тотальный коллектив все еще возможен - в космосе (для тех, кто не в курсе - словенский инженер Герман Ноордунг еще в двадцатые годы создал детально разработанный проект космической станции). Участники группы подписали контракт на 50 лет, обязывающий их играть в спектакле, часть которого планируется показать на орбите. По мере смерти участников их место будут занимать роботы. Режиссер должен пережить всех актеров и стать абсолютным Диктатором. В целях подготовки художники уже сейчас посещают подмосковный Звездный городок и изучают возможности коллектива в условиях невесомости. Что же, одно можно утверждать с уверенностью: тотальный контроль за таким коллективом обеспечен - с космической станции не убежишь, ведь за стеной - вакуум.