1. Перейти к содержанию
  2. Перейти к главному меню
  3. К другим проектам DW

02.01.2001 Бывшее и несбывшееся (2)

Гасан Гусейнов
https://p.dw.com/p/1SZu

2 сентября 1939 наш мыслитель пишет далее:

    При помощи Советского Союза Германия хочет не только закабалить Польшу, но и разгромить старые колониальные империи. Если б Германии удалось, при помощи Кремля, выйти из нынешней войны победительницей, это означало бы смертельную опасность для Советского Союза. Напомним, что еще в прошлом году секретарь Коминтерна Димитров огласил -- несомненно, по поручению Сталина -- точный календарь будущих завоевательных операций Гитлера. Оккупация Польши приходится в этом плане на осень 1939 г. Дальше следует: Югославия, Румыния, Болгария, Франция, Бельгия... Наконец, осенью 1941 года Германия должна открыть наступление против Советского Союза. В основу этого разоблачения положены, несомненно, данные, добытые советской разведкой. Схему никак нельзя, разумеется, понимать буквально: ход событий вносит изменения во все плановые расчеты. Однако, первое звено плана - оккупация Польши осенью 1939 года, подтверждается в эти дни. Весьма вероятно, что и намеченный в плане двухлетний промежуток между разгромом Польши и походом против Советского Союза окажется весьма близким к действительности. В Кремле не могут не понимать этого. Недаром там десятки раз провозглашали: "мир неразделен". Если тем не менее Сталин оказывается интендантом Гитлера, то это значит, что правящая каста уже не способна думать о завтрашнем дне. Ее формула есть формула всех гибнущих режимов: "После нас - хоть потоп".

И снова, как всё смертельно точно, ведь написано-то в сентябре 1939 года, по горячим следам радиосообщения о «перепрыгивании ручейка»! Но какая непростительная ошибка в оценке живучести сталинского режима.

Но посмотрите, как обрадовалась 13-летняя Ирене Рикен встрече с любимым дедушкой. Как ни крути, а у Гитлера было, на каких чувствах сотен тысяч немецких семей поиграть, пугая своих танкистов и мотопехоту польской угрозой. После Версальского договора сотни тысяч семей оказались разделены границей. Ирене Рикен:

    И вот утром - никогда не забуду этого! - вдруг дедушка появляется у нас дома. Он был человеком от политики далеким и вот, пересекая границу, вместо "хайль Гитлер" сказал "хайль Хицлер". Солдаты сначала не хотели его пускать, но он произнес тогдашний наш девиз и так переврал его, что солдаты посмеялись над ним, ну и пропустили через границу.

А в СССР со Сталиным за такую оговорочку бы за можай загнали. Скажи, к примеру, кто «Сцалин» или «Сралин»: был человек - и нет человека. Конечно, за опечатки подобные наказывали и в Германии, но тут дело шло на подъем, так что арест дедушке не грозил. Ирене Рикен:

    Но и поляки были довольны, что всё соединилось: у нас был костел, а у них - вокзал. Мы теперь могли ездить куда хотим, а они могли ходить в церковь. Так я видела это тогда.

В эту идиллическую картину не вмещается слишком многое, но всё-таки она и говорит нам о многом. Ирене Рикен:

    Я считала, что поляки не умеют работать. Тогда для меня, 13-летней девочки, всё было так определенно. Да и с собственными родственниками с польской стороны я не могла найти общего языка. Мои родители хорошо работали, когда мы с мамой переходили границу, нас встречали двоюродные братья и сестры, которые всегда просили у нас лишнюю одежду. Конечно, они всё получали, но у нас дома всегда считалось, что они могли бы получше работать, возделывать свои просторные угодья, и тогда всё б у них было. Нам говорили как? Нам показывали картинки в школе - люди у нас стоят на квадратном метре, как сельди в бочке. Нам разъясняли по радио, что это несправедливо: почему мы должны ютиться, как сельди в бочке, а кто-то будет наслаждаться просторами? Кто-то, кто не умеет правильно работать и жить.

Вот оно, ключевое слово: «правильно работать и жить»! Мы не «захватываем» Польшу. Каждый ребенок знает, что мы ввели туда войска - исправлять и учить, корчевать сорняки. И самый добрый человек, и самое нежное создание ловятся на эту удочку. Ирене Рикен:

    У нас был один учитель-нацист, он был единственный мужчина, уже в летах, поэтому его не призвали, потом все были учительницы. Так он говорил только об одном - о победе. Только о победе. Мы все были настроены только на победу. Никто и не задумывался о том, что мы можем проиграть войну. Мой отец тоже был уверен, что мы обязательно победим. Нам ведь никто не сказал, что мы так далеко зайдем. Речь шла о польском коридоре и о Данциге, но, когда всё это было уже в наших руках, мы пошли дальше. Да и на русскую кампанию никто не рассчитывал. Знаете, у нас висела большая карта, и мы на ней булавками отмечали, и знаете, как всё быстро шло. Утром приходишь в школу, а мы еще продвинулись. Знаете, в 13 лет не особенно задумываешься, наверное, но ясно, что в школе история была вся посвящена войне, всё остальное было так, мелким приложением. Потом - Англия, и мы, дети, смотрим - никто не мешает, потом - Франция, и всё шло так гладко. А потом как-то застопорилось. Зимой 1940 года говорили - сейчас пока зима, мы с Россией зимой не справимся, они к холодам привычные.

Да, немцы в 1940 году проиграют воздушную войну британцам, а Советы демонстрационную «зимнюю войну» с Финляндией. Ни Гитлер, ни Сталин не распознали грозных сигналов. Хотя оба они прочитали, что написал им обоим 4 декабря 1939 наш политический мыслитель. Итак, 4 декабря 1939 года Троцкий в статье «Двойная звезда: Гитлер-Сталин» пишет:

    Когда Гитлер молниеносно вторгается в Польшу с Запада, Сталин осторожно, крадучись, вступает в Польшу с Востока. Когда Гитлер, задушив 23 миллиона поляков, предлагает прекратить "бесполезную" войну, Сталин, через свою дипломатию и свой Коминтерн, восхваляет преимущества мира. Когда Сталин занимает стратегические позиции в Прибалтике, Гитлер услужливо вывозит оттуда своих немцев. Когда Сталин наступает на Финляндию, печать Гитлера - единственная в мире - выражает Кремлю свою полную солидарность. Орбиты Гитлера и Сталина связаны какой-то внутренней связью. Какой именно? И надолго ли? [...] Представляют ли Гитлер и Сталин на нынешнем багровом небосклоне мировой политики действительную или мнимую двойную звезду? И если действительную, то кто вокруг кого вращается?

    Сам Гитлер сдержанно говорит о прочном "реалистическом" пакте. Сталин предпочитает молча сосать трубку. Политики и журналисты враждебного лагеря, с целью перессорить друзей, изображают Сталина - главной звездой, а Гитлера - спутником. Попробуем разобраться в этом непростом вопросе, не забывая, однако, что орбиты мировой политики не поддаются такому точному определению, как орбиты небесных тел.

    Возникнув гораздо позже западных соседей, капиталистическая Германия создала самую передовую и динамическую индустрию на континенте Европы, но зато оказалась обделенной при первоначальном разделе мира. "Мы его переделим заново", провозгласили германские империалисты в 1914 году. Они ошиблись. Аристократия мира объединилась против них и одержала победу. Ныне Гитлер хочет повторить эксперимент 1914 г. в более грандиозном масштабе. Он не может не хотеть этого: взрывчатый германский капитализм задыхается в старых границах. И тем не менее задача Гитлера неразрешима. Если бы он даже одержал военную победу, передел мира в пользу Германии не удастся. Германия пришла слишком поздно. Капитализму тесно во всех странах. Колонии не хотят быть колониями. Новая мировая война даст новый грандиозный толчок движению независимости угнетенных народов. Германия пришла слишком поздно.

    [...] Отношение к войне у Гитлера и Сталина, в известном смысле прямо противоположное. Тоталитарный режим Гитлера вырос из страха имущих классов Германии перед социалистической революцией. Гитлер получил мандат от собственников, какою угодно ценою спасти их собственность от угрозы большевизма и открыть им выход на мировую арену. Тоталитарный режим Сталина вырос из страха новой касты революционных выскочек перед задушенным ею революционным народом. Война опасна для обоих. Но Гитлер не может разрешить своей исторической миссии иными путями. Победоносная наступательная война должна обеспечить экономическое будущее германского капитализма и вместе с тем национал-социалистический режим.

    Иное дело Сталин. Он не может вести наступательной войны с надеждой на успех. К тому же она не нужна ему. В случае вовлечения СССР в мировую войну, с ее неисчислимыми жертвами и лишениями, все обиды и насилия, вся ложь официальной системы вызовут неизбежно глубокую реакцию со стороны народа, который совершил в этом столетии три революции. Никто не знает этого лучше, чем Сталин. Основная идея его внешней политики: избежать большой войны.

    К изумлению дипломатических рутинеров и пацифистских ротозеев, Сталин оказался в союзе с Гитлером по той простой причине, что опасность большой войны могла идти только со стороны Гитлера, и что, по оценке Кремля, Германия сильнее своих нынешних противников. Длительные московские совещания с военными делегациями Франции и Англии послужили не только прикрытием переговоров с Гитлером, но и прямой военной разведкой. Московский штаб убедился, очевидно, что союзники плохо подготовлены к большой войне. Насквозь милитаризованная Германия есть страшный враг. Купить ее благожелательность можно только путем содействия ее планам. Этим и определилось решение Сталина.

    [...] Кремль очень высоко оценивает силу Германии.
    И Кремль не ошибается. Германия оказалась, правда, неспособна обрушить на Францию и Великобританию "молниеносную" войну; но ни один серьезный человек и не верил в такую возможность. Однако, величайшим легкомыслием отличается та международная пропаганда, которая торопится изображать Гитлера, как загнанного в тупик маньяка. До этого еще очень далеко. Динамическая индустрия, технический гений, дух дисциплины, все это налицо; чудовищная военная машина Германии еще себя покажет. Дело идет о судьбе страны и режима. Польское правительство и чехословацкое полуправительство находятся сейчас во Франции. Кто знает, не придется ли французскому правительству вместе с бельгийским, голландским, польским и чехословацким искать убежища в Великобритании?... Я ни на минуту не верю, как уже сказано, в осуществление замыслов Гитлера относительно pax germanica и мирового господства. Новые государства, и не только европейские, встанут на его пути. Германский империализм пришел слишком поздно, его милитаристические беснования закончатся величайшей катастрофой. Но прежде, чем пробьет его час, многое и многие будут сметены в Европе. Сталин не хочет быть в их числе. Он больше всего остерегается, поэтому оторваться от Гитлера слишком рано.

    Пресса союзников жадно ловит симптомы "охлаждения" между новыми друзьями и со дня на день предсказывает их разрыв. [...] Сталин несомненно пытается оставить открытой и другую возможность. [...] Лишь косвенно Сталин дает понять союзникам, что, при известных условиях, он может пересесть на другого коня. Но только фантазеры могут думать, что поворот внешней политики Кремля стоит в порядке дня. Пока Гитлер силен, -- а он очень силен, -- Сталин останется его сателлитом. [...] Сломить германскую армию сможет только новая мировая коалиция посредством войны невиданных масштабов".


    Л. Троцкий. Койоакан, 4 декабря 1939 года.

Как понимал это тогда 20-летний солдат вермахта, чем дышала тогда советская молодежь, мы поговорим в это же время через неделю. До свидания.