Эгоизм или альтруизм - что нужнее с точки зрения естественного отбора?

Наш век нередко называют эпохой торжества эгоизма. Призывы возлюбить ближнего своего находят отклик гораздо реже, чем нам того хотелось бы, и это имеет – по крайней мере, с точки зрения дарвинской теории эволюции, – вполне убедительное объяснение: чтобы устоять в естественном отборе и оставить потомство, то есть передать свой, и только свой наследственный материал следующим поколениям, любому организму необходимо быть эгоистом, и человек тут не исключение. Строго говоря, столь жёсткая конкуренция должна была бы уже давно привести к полному вымиранию альтруистов. Однако этого, к счастью, всё же не произошло, и мы время от времени становимся свидетелями удивительных проявлений не только бескорыстного, но порой и самоотверженного человеколюбия. Видимо, бывают такие ситуации, когда это качество может давать преимущество в конкурентной борьбе – причём не только в биологической. Чтобы выяснить, когда же альтруизм выгоден, а эгоизм убыточен, группа американских исследователей провела целый ряд игровых экспериментов в разных странах мира среди представителей очень разных культур. Результаты оказались во многом неожиданными.

Первый эксперимент выглядит так: есть два игрока, не знакомых друг с другом, и ведущий. Игра идёт на настоящие деньги, – подчёркивает Джозеф Хенрик (Joseph Henrich), антрополог университета Эмори в Атланте, штат Джорджия:

Ведущий вручает одному из игроков определённую сумму денег, примерно соответствующую среднему дневному заработку. Тот должен поделиться со вторым игроком, однако в какой пропорции – это решает он сам. Но тут наступает очередь второго игрока: если он соглашается на предложенную сумму, оба могут оставить деньги себе, если же предложенная сумма его не устраивает, он вправе от неё отказаться, и тогда оба игрока остаются ни с чем.

Если бы второй игрок действовал строго рационально и заботился лишь о своих собственных интересах, он согласился бы на любую сумму, потому что это всё же лучше чем ничего. Однако участники экспериментов, как оказалось, почти всегда руководствуются иными соображениями: если второму игроку предложение первого кажется очень уж несправедливым, он отвергает его из принципа, чтобы наказать, пусть даже себе в убыток, чересчур эгоистичного и жадного игрока. До недавнего времени подобные эксперименты широко практиковались среди американских студентов, но вот теперь Джозеф Хенрик вместе с несколькими учёными-экономистами провёл аналогичные исследования среди местного населения нескольких весьма отдалённых районов мира, не подверженных влиянию современной западной цивилизации. Экспериментами были охвачены представители 15-ти народностей – от меланезийских аборигенов острова Ясава, Фиджи, до племени хадза в Танзании, численность которого составляет около тысячи человек:

Одна общая закономерность просматривалась везде: чем несправедливее оказывался первый игрок, то есть чем меньшую сумму он предлагал второму игроку, тем выше была готовность второго наказать первого. Иными словами, некая граница приемлемости предложения существует обязательно. Вопрос в том, где эта граница приемлемости пролегает, и тут мы наблюдали значительный разброс. Жители небольшой деревушки в штате Миссури – точно так же, как представители народности гусии в Кении – демонстрировали склонность отказаться от предложенных денег уже при незначительном отклонении от «справедливого» дележа пополам. А вот индейцы племени тсимане в Боливии с готовностью соглашались чуть ли не на любую долю и отказывались от сделки, только если им предлагали уж совсем смехотворную сумму.

Сходным образом вели себя и представители другого индейского племени – мачигенга в Перу. Это небольшое племя, живущее, в основном, охотой и рыболовством. Каждый клан – сам по себе, семья здесь священна, община не значит ничего. В ходе эксперимента первые игроки предлагали вторым всегда менее четверти суммы, порой всего 15 процентов, но тех это вполне устраивало. Лишь один из 2-х десятков участников эксперимента счёл, что с ним поступили несправедливо. Зато в странах, принадлежащих к западной цивилизации, от Нью-Йорка до Иокогамы, стереотип поведения игроков оказался практически идентичен: первый предлагал второму от 40 до 50 процентов имеющейся суммы, и тот в подавляющем большинстве случаев соглашался. В то же время если второму игроку предлагалось меньше одной трети суммы, он, как правило, отвечал отказом, наказывая и себя, и первого игрока. Люди готовы платить живые деньги за то, что «проучить» эгоиста, – комментирует швейцарский экономист Эрнст Фер (Ernst Fehr), сотрудник Цюрихского университета. Итак, это исследование позволило учёным выяснить, насколько представители разных культур готовы наказывать нечестное поведение, даже если ради этой цели им самим приходится чем-то поступиться. Но означает ли это, что им в большей степени свойственен альтруизм? Чтобы оценить готовность представителей разных культур бескорыстно делиться, была проведена вторая серия экспериментов. От первой она отличалась тем, что теперь второй игрок не имел возможности отклонить предложение первого, то есть первый игрок мог распределять подаренную ему сумму совершенно произвольно, без оглядки на второго. Оказалось, что в обществах, склонных наказывать нарушения принципа справедливости, люди чаще проявляют альтруизм, и наоборот. Так, боливийские и перуанские индейцы, в ходе первой серии экспериментов легче всех смирявшиеся с нечестным дележом подаренной суммы, теперь, в ходе второй серии опытов, оказались самыми эгоистичными и не делились с другими вообще. Любопытно, что на манеру поведения не влияют ни пол, ни возраст, ни уровень образования или благосостояния игроков. Джозеф Хенрик считает, что эгоизм или альтруизм, проявленные игроками в ходе этих экспериментов, являются отражением повседневной жизни, характерной для соответствующих обществ:

Похоже, альтруизм так и появился на свет: общество сурово наказывало нарушения норм справедливости, и люди научились придерживаться этих норм. Тот, кто воспитывается в обществах, склонных осуждать и карать нечестность и несправедливость, будет чаще проявлять бескорыстие и альтруизм.

Как ни парадоксально, получается, что, вопреки широко распространённому мнению, именно капитализм как способ хозяйствования активно прививает каждому члену общества умение учитывать интересы других. Чем прочнее общество интегрировано в рыночную экономику, тем чаще отдельные его члены сотрудничают между собой и тем вероятнее наказание за чрезмерный эгоизм. То есть тот самый эгоизм отдельно взятого мясника, булочника или фермера, воспетый Адамом Смитом как источник всеобщего блага, может взрасти и дать плоды лишь в атмосфере поддерживаемого обществом духа взаимопомощи и коллективизма. Видимо, именно первые представления о справедливости, первые нормы честности сделали возможным появление и развитие меновой торговли на заре каменного века около 10-ти тысяч лет назад. Ведь обмен предполагает определённое доверие к чужаку, которое тот должен оправдать. По мнению Эрнста Фера, относительно честные первобытные общества и заложили основу экономического развития человечества. Недаром ещё и сегодня немало сделок заключается без письменного контракта. То есть честность и сотрудничество выгодны, они сулят каждому члену общества большую прибыль, чем если бы он действовал в одиночку.

Существуют теории, согласно которым культурное и генетическое развитие человечества претерпевают некую совместную эволюцию, то есть условия, определяющие культурную жизнь общества, предопределяют и изменения наследственного материала. Но это, конечно, не означает, что существует некий ген альтруизма или что различия в нормах поведения разных народов обусловлены генетическими факторами. Однако Джозеф Хенрик убеждён, что должны существовать некие гены, наделяющие людей способностью адаптироваться к нормам социального поведения, и что результаты его экспериментов хорошо укладываются в эту теорию.

Впрочем, с ним согласны далеко не все. Эдуард Хейген (Edward Hagen), бывший сотрудник Центра эволюционной психологии Калифорнийского университета в Санта-Барбаре, работающий сегодня в Институте теоретической биологии Университета имени Гумбольдта в Берлине, считает условия подобных игровых экспериментов слишком далёкими от реальности, чтобы на их основе можно было делать какие-то далеко идущие выводы, касающиеся происхождения альтруизма и его роли в процессе эволюции. Почему, – недоумевает Хейген, – игра ведётся анонимно, так что первый игрок не знает второго? Ведь в тех племенах, где проводились эти эксперименты, все люди, напротив, отлично друг с другом знакомы:

Поведение игроков, конечно, представляет интерес, но что происходит в процессе игры? Один игрок даёт анонимно другому игроку определённую сумму денег. Разве в жизни так бывает? Если я, скажем, захожу в комнату, в которой сидят незнакомые мне люди, я же не достаю из кармана бумажник и не предлагаю присутствующим по 20 евро! Иными словами, такого рода эксперименты имитируют совершенно нереальную ситуацию, поэтому поведение игроков здесь не имеет никакого отношения к реальности.

А теперь – о другом аспекте биопсихологии. Как известно, потребность в сне у разных людей различна, причём это касается как продолжительности сна, так и времени суток, когда организм испытывает потребность в сне.

Разделение людей на сов и жаворонков имеет под собой вполне конкретную основу – так называемые внутренние, то есть биологические часы. Тилль Рённеберг (Till Roenneberg), профессор Института медицинской психологии Мюнхенского университета, поясняет:

Внутренние часы выполняют практически ту же функцию, что и обычные часы. Зачем мне часы на руке? Ну, скажем, чтобы знать, когда выйти из дома, чтобы успеть на поезд. Наши внутренние часы делают нечто очень похожее. Они следят за тем, чтобы вовремя повысить температуру тела или увеличить количество синтезируемых гормонов, чтобы человек смог, скажем, через два часа проснуться и бодро вступить в новый день.

Проблема лишь в том, что, в отличие от обычных часов, биологические часы очень инертны, их не так-то легко переставить. А поскольку сами по себе внутренние часы являются продуктом эволюции, реакцией на смену дня и ночи, то они запрограммированы генетически и в значительной мере индивидуально. Все мы отлично это знаем из повседневного опыта: одни легко встают в 5 часов утра, но уже в 9 часов вечера клюют носом, для других ранний подъём – мука мученическая, зато они готовы бодрствовать чуть ли не всю ночь. Профессор Рённеберг говорит:

Между экстремальным случаем «жаворонка» и экстремальным случаем «совы» временная разница в настройке внутренних часов вполне может достигать половины суток. То есть одному пора ложиться спать, когда другому уже самое время вставать.

Но это не страшно, если человек имеет возможность планировать сутки в соответствии со своими внутренними часами. Иное дело, если генетически запрограммированный биоритм изо дня в день нарушается. Для организма это означает очень сильный стресс. До недавнего времени английское слово «джетлег» (jetleg), вошедшее во многие языки мира, означало нарушение биоритма, вызванное долгим авиаперелётом через несколько часовых поясов. Теперь же профессор Рённеберг и многие его коллеги заговорили о «социальном джетлеге», имея в виду сбой биоритма, вызванный условиями повседневной жизни:

Если мои внутренние часы на два-три часа опережают реальное время, то это всё равно, как если бы я жил в Мюнхене, а работал в Москве. Вот это мы и называем «социальный джетлег».

И этот вечный стресс не остаётся без последствий. Факты, приводимые профессором Рённебергом, просто поражают:

Интересно, что чем больше социальный джетлег, тем выше вероятность, что подверженный ему человек начнёт курить и даже станет завзятым курильщиком. Мы наблюдали совершенно чёткую корреляцию: среди людей, живущих в условиях социального джетлега, превышающего 4 часа, доля курильщиков составляет 60 процентов, между тем как среди людей, живущих в гармонии со своим биоритмом, этот показатель составляет менее 10-ти процентов.

По мнению профессора Йорга Штеле (Jörg Stehle), генерального секретаря Европейского общества биоритмов, роль внутренних биологических часов в организме человека вообще недооценивается. Так, например, многие врачи не учитывают, а порой даже и не знают, что эффективность большинства лекарственных препаратов очень сильно зависит от времени их приёма. Биологические часы влияют также на интенсивность побочных реакций. Кроме того, от времени суток зависит и восприимчивость к боли: утром болевой порог выше, вечером ниже. Профессор Хорст-Вернер Корф (Horst-Werner Korf), президент Европейского общества биоритмов, считает, что нарушение нормальной работы внутренних часов может вызвать не только ночную бессонницу или дневную сонливость, но и гораздо более серьёзные дисфункции и заболевания. Что вполне объяснимо: ведь почти все показатели, характеризующие важные функции организма, включая артериальное давление, частоту пульса, гормональную активность и так далее, подчиняются суточному циклу, а его соблюдение обеспечивают внутренние биологические часы. Но неужели малейшее отклонение от генетически предопределённого биоритма действует на организм столь разрушительно? Профессор Рённеберг говорит:

Я бы сказал так: с разницей в один час ещё можно кое-как справиться. Но дело в том, что половине населения приходится выдерживать социальный джетлег, превышающий 2 часа. А это уже нетерпимая ситуация. То есть люди изо дня в день, неделю за неделей, недосыпают, скажем, по полчаса в сутки. И этот стресс накапливается.

Так что же делать? Ответ профессора Рённеберга наверняка обрадует всех сов:

Соотнесение режима работы учреждений и предприятий с внутренними часами их сотрудников, то есть создание индивидуальных гибких графиков сразу позволило бы избавиться от социального джетлега, что привело бы к резкому повышению производительности труда в обществе.

В частности, профессор считает, что занятия в старших классах школы должны начинаться не в 8, а в 9 или даже в 10 часов утра. Думается, это предложение учёного вызовет у подростков бурный восторг.