Очередное коварство немецких неофашистов
Вот ведь как бывает. Казалось, что итоги предстоящих в следующее воскресенье досрочных парламентских выборов в Германии фактически предрешены. Уже даже российский президент, побывавший здесь с визитом в прошлый четверг, отказался от безнадежной затеи оказать своему другу Герхарду Шрёдеру предвыборную поддержку, если такая идея у него вообще была, в чем лично я искренне сомневаюсь. В выступлении Путина на совместной прессконференции явно звучали сентиментальные прощальные нотки. Он, правда, обещал Шрёдеру дружить и дальше, но не правительствами, а домами. Однако, в предстоящих выборах совершенно неожиданно появилась новая интрига. И виной тому – одна из кандидатов праворадикальной Национал-демократической партии Германии, которая баллотировалась по сто шестидесятому избирательному округу в восточногерманском Дрездене.
Так вот, сорокатрёхлетняя блондинка Керстин Лоренц взяла и ... скоропостижно скончалась. Во время предвыборного митинга с ней случился удар, нервы сдали у борца за интересы национального пролетариата. Отвезли в больницу, но спасти не сумели. Вообще-то о покойницах не принято говорить плохо, но с другой стороны – одним неофашистом в Германии стало меньше, хотя у НДПГ и так нет шансов преодолеть пятипроцентный барьер и попасть в бундестаг. Однако, своей скоропостижной кончиной Керстин Лоренц подложила под предстоящие выборы свинью и спутала все планы политической элиты, которая уже в ночь на девятнадцатое сентября собиралась начать делить правительственные портфели, какая бы из возможных правительственных коалиций ни нарисовалась на горизонте.
Из-за смерти кандидата от НДПГ – таков в Германии закон – проводить выборы в сто шестидесятом избирательном округе восемнадцатого сентября нельзя. НДПГ – разрешенная и допущенная к голосованию партия, имя её кандидата в бюллетенях, и в случае смерти партии должна быть предоставлена возможность выдвинуть взамен усопшего нового кандидата, да так, чтобы публика успела с ним познакомиться. Еще и бюллетени новые надо напечатать, проинформировать тех избирателей, которые уже проголосовали по почте или по открепительным талонам, короче – раньше второго октября никак не успеть, то есть через две недели после того, как вся остальная страна уже отстреляется и результаты голосования будут известны. Понимаете, что получается?
В сто шестидесятом избирательном оркуге зарегистрировано двести девятнадцать тысяч имеющих право голоса жителей Дрездена и они уже в следующий понедельник будут знать, как проголосовали все остальные. Напомню, что на прошлых выборах три года назад Шрёдер оказался переизбранным с перевесом всего в шесть с небольшим тысяч голосов. Если и теперь два соперничающих политических лагеря будут идти ноздря в ноздрю, то судьба будущего правительства Германии окажется в руках одного единственного избирательного округа – номер сто шестьдесят в Дрездене. Представляете, какая борьба развернется за голоса здешних избирателей? И нет, чтобы кандидату от НДПГ отойти в мир иной где-нибудь на предсказуемом западе страны. А так выходит, что итоги выборов вновь будут зависеть от вотума восточногерманских избирателей, причем, в этот раз точно знающих, какой вес имеет голос каждого из них, и соответственно – цену. А Вы говорите, в Германии скучная политическая ситуация!
Система Путина и системные оппоненты.
Вернемся к российскому президенту. На прошлой неделе он был в Берлине даже дважды – один раз, что называется, во плоти, а второй – в минувшие выходные – в виде темы симпозиума, организованного фондом Генриха Бёлля. Симпозиум назывался: «Система Путина» и выступали на нём системные оппоненты из России. Оппозиционные журналисты, в частности, сетовали на зажим свободы печати. Григорий Пасько, сидевший в тюрьме по сфабрикованному обвинению в разглашении государственной тайны:
Российская Федерация на государственных и контролируемых государством телевизионных каналах, а такие все, отменены все виды прямого эфира, кроме, разумеется, спортивных репортажей. Существует негласный, но неуклонно соблюдаемый запрет на выступления оппозиционных политиков, осуществляются неформальные встречи сотрудников руководства администрации президента с редакторами телевизионных каналов и тех газет, которые имеют большой тираж. На этих встречах руководство администрации президента даёт советы, о чём нужно писать, о чём не нужно писать, говорить и показывать по телевизору.
Григория Пасько поддержал заместитель главного редактора интернетовского Ежедневного журнала Александр Рыклин:
В Кремле есть твёрдое понимание, что совершенно не важно, что происходит в реальности, что происходит в стране, а важно, что показывают по телевизору. Главные наши телевизионные руководители, такие как Эрнст, Добродеев, Быстрицкий, Кулистиков – они еженедельно приезжают на совещание в Кремль к Суркову. На сегодняшний день все политические сюжеты визируются в Кремле.
Но, как добавил Александр Рыклин,
Сегодня внешнеэкономическая конъюнктура позволяет нынешней власти создавать более или менее приемлемые условия жизни для довольно существенной части российского общества, хотя это тоже не так. И в этом смысле людям кажется, что есть свобода слова, нет свободы слова, ну вот колбаса с сыром в магазинах пока ещё есть.
Эту мысль Александр Рыклин, стараясь перекричать возбужденную аудиторию, изложил мне в микрофон, когда я попросил его дать объяснение устойчивости системы Путина:
Объяснение секрета устойчивости Путина тривиальное - это внешнеэкономическая конъюнктура. Цены на нефть запредельные, бьют все рекорды. Есть и другой ответ на этот вопрос. Это собственно – непривычка к свободе. Мы ещё не выработали в себе эти гормоны, которые у всех людей западного общества присутствуют давным-давно. Понимание того, что нет без свободы успешной жизни для нации, для общества в целом.
Иной точки зрения на этот счет придерживается Григорий Пасько:
Наверняка в физике есть какое-нибудь такое понятие, которое определяет систему видимости. И вот эта видимость, она может существовать в разных условиях разное время. Есть множество таких факторов, которые говорят о том, что всё нормально в России. Выезд за границу возможен, как бы там ни было. Ну, меня год не выпускали, но потом всё-таки выпустили. Выходят газеты, они не такие, как белорусские, там вообще ужас, все-таки какое-то разнообразие мнений есть. Есть возможность пользоваться Интернетом. В Туркменистане 300 человек пользуются Интернетом, в Китае – внутренний Интернет. Есть какое-то небольшое развитие экономики. Заключаются контракты с зарубежными странами, не буду говорить о Газпроме, вся оппозиция жива. Никого не убили, никто не пропал без вести как в Белоруссии, как в том же Туркменистане. То есть, много таких вещей, которые позволяют обывателю говорить, что, в общем-то нормально всё. Вот это состояние видимости того, что всё благополучно, видимости устойчивости, оно на самом деле и в физике опять-таки, может я и ошибаюсь, это не физическая какая-то субстанция, они бы подтвердили, что оно может находиться в состоянии равновесия какое-то время, но не бесконечно долго, вот что страшно. И, когда равновесие нарушится, может быть, либо оно упадёт, просто пыль какая-то по сторонам разойдется или же это будет какой-нибудь социальный взрыв. И поэтому я говорю о том, что непредсказуемы 2007, 2008 годы в России.
И еще одно мнение, которое прозвучало некоторым диссонансем в хоре критиков верховной российской власти. Ирина Прохорова, издатель и главный редактор Нового литературного обозрения:
Мне грустнее всего, что все девяностые годы при действительно огромной свободе СМИ так и не сформировались настоящие серьёзные дебаты по поводу некоторого хотя бы видения, в какой стране мы живём, какую страну мы строим, и в какой стране мы хотим жить. То, что мы сейчас пожинаем – это, может быть некоторые моменты взросления. Нам славная революция 1991 года очень легко досталась. Мы за неё не сражались. Но только три дня на баррикадах – это не так много. Вот даже не столько, сколько там на Майдане стояли и было не так холодно. Этот подарок, я бы сказала, в некотором случае мы не заслужили. Все жонглировали разговорами о демократии, все научились произносить эти слова, а хочет ли общество демократии и что оно под этим понимает, этот вопрос никогда не ставился. У Тарковского в «Сталкере» есть совершенно потрясающая центральная сцена, когда герои приходят в комнату желаний, где исполняются заветные желания, самые тайные, в которых люди себе не признаются и ни один из них туда не входит, потому что они боятся, что на самом деле, их тайные желания, это не те, которые они артикулируют, а те, в которых они боятся сознаться. Мне кажется, что очень важно понять какие реальные желания существуют в обществе для того, что бы может быть, от них таким образом избавиться, переформулировать задачи. В противном случае мы видим этот стихийный слепый уродливый квазис советской жизни без понимания, почему это происходит.
Музыкальное сопровождение бракосочетаний в Берлине.
Какие бы предвыборные и политические страсти ни кипели в эти дни в Германии, как бы здесь не переживали за судьбы России, Берлин живет не только ими. Люди здесь по-прежнему ходят по магазинам, в театры и в кино, умирают без всяких политических последствий и женяться под самую разнообразную музыку. Репортаж Веры Блок.
«Бывают дни, когда нам доводится выслушивать свадебный марш Мендельсона восемь раз подряд. Тогда остается одно – стиснуть зубы и терпеть» ...
Впрочем в последнее время, Уве Штрунку из ЗАГСа берлинского района Митте особо страдать не приходится. Свадебный марш уже давно не занимает первое место в хитпарадах муниципальных отделов бракосочетаний. Помпезным аккордам Мендельсона современные жених и невеста предпочитают мелодии совсем другого рода. В последнее время принято считать, что лишь индивидаульно выбранная музыка превратит строгий акта бракосочетания одним из самых прекрасных моментов жизни... У сотрудников ЗАГСа на этот счет часто бывает другое мнение.
«Самой экстравагантной на моей памяти была пара, которая обменивалась кольцами под музыку из кинофильма «Однажды на диком Западе». Я был в шоке, но, может быть, молодые связывали с этим фильмом важные для них воспоминания? Может, они познакомились на сеансе в кино...»
Конечно, желание брачующихся - кон, но следовать ему порой ох как трудно, сетует Сильвия Бринке – директор ЗАГСа в районе Шарлоттенбург..
«Апогеем подобных странностей была для меня свадьба одной молодой пары. Как выяснилось впоследствии, жених провел много лет в Австралии и очень полюбил традиционный музыкальный инструмент Дижджериду. Так вот он принес на свадьбу запись продолжительностью в девять минут и попросил проиграть ее от начала до конца. Жених был единственным в помещении, кто получал наслаждение от этой музыки. Все остальные ерзали на стульях и на всех лицах было одинаковое выражение – когда же это наконец кончится!»
Другая пара, о которой Сильвия Бринке вспоминает с заметным содроганием, пожелала в качестве музыкального сопровождения шотландскую волынку – очень громкий инструмент, сухо комментирует рассказ госпожа Бринке... Весьма популярен у брачующихся берлинцев клавесин. Правда, при перевозке инструмент регулярно расстраивается, иногда до такой степени, что на нем невозможно играть, но влюбленных, решивших дать друг другу обет верности, никакие предостережения не останавливают.
Но больше всего женихи и невесты любят музыку с подтекстом.
Один из самых популярных хитов в последнее время - Трагическая ария Time to say Good by в исполнении Сары Брайтманн и Андреа Бочелли
«Live is live мы играли недавно. И все гости подпевали»!
Чего только не приходится слушать сотрудникам берлинских ЗАГСОв во время работы. Но, несмотря на искушение вмешаться, они придерживаются железного правила – не давать советов по поводу музыкального сопровождения церемонии и на основе выбранной музыки не делать прогнозов относительно продолжительности брака.
Это был репортаж Веры Блок.