Отец русского ситца Людвиг Кноп
Пышно и с размахом справляют в эти дни в России трёхсотлетие Санкт–Петербурга. Мы в нашей программе тоже отметили – хотя, разумеется, гораздо скромнее – этот славный юбилей. Множество передач – и даже специальный радиосериал по субботам – были посвящены немецкой истории Петербурга. Мы рассказывали (и продолжаем рассказывать) о том, как жили, строили и меняли город немецкие академики и булочники, театральные деятели и банкиры, аптекари и принцессы. Сквозь все эти передачи красной нитью проходит ещё одна важная тема, выходящая за географические рамки юбилея. Речь идёт об интеграции, о том, как входят люди в чужую жизнь, обосновываются в чужом городе, в чужой стране, начинают говорить и думать на чужом языке, и как всё это становится для них СВОИМ. Вот этой теме я и хочу посвятить сегодняшний выпуск «Читального зала». Сначала я познакомлю вас с книгой, которая впервые вышла почти полвека назад.
Вышла в Соединённых Штатах Америки. Это тем более удивительно, что называется книга «Москва купеческая» И написал её потомственный купец, выпускник Московского университета, глава известного российского торгового дома Павел Афанасьевич Бурышкин. После революции он эмигрировал из России. И хотя был абсолютно аполитичен и описывал стародавние времена, но в Советском Союзе эту замечательную книгу не издавали. Лишь в перестроечные времена появился её сокращённый вариант, а совсем недавно в издательстве «Захаров» вышел и полный. Мы обратимся к тем страницам воспоминаний Павла Бурышкина, где рассказывается об «отце русского ситца». Так называли обрусевшего купца Людвига Кнопфа, который в России превратился в Кнопа.
Иностранный капитал играл весьма малую роль во всех областях текстильной промышленности России, в особенности, в Москве. Из общей цифры – более двух миллиардов рублей иностранных капиталов, вложенных в русское народное хозяйство, лишь 191 миллион приходился на долю текстильной промышленности…
Но что значит – иностранный капитал? С ростом и развитием хлопчатобумажного дела в России была теснейшим образом связана контора Кнопа. Все в Москве повторяли поговорку: «Где церковь, там и поп, где фабрика – там Кноп». Однако участие Кнопа в том или ином деле не было, в собственном смысле слова участием иностранного капитала.
Основатель конторы Людвиг Кноп родился 3 августа 1821 года в Бремене, в мелкой купеческой семье. Четырнадцати лет он поступил на службу в одну бременскую торговую контору, но вскоре переправился в Англию, в Манчестер, где стал работать в известной фирме Де Джерси. Время своего пребывания в Англии молодой Людвиг Кноп использовал, чтобы ознакомиться не только с торговлей хлопком, но и со всеми отраслями хлопчатобумажного производства: прядением, ткачеством и набивкою.
Фирма Де Джерси продавала в Москву английскую пряжу, и в 1839 году Кноп был отправлен в Россию как помощник представителя этой фирмы в России. Ему было тогда лишь 18 лет, он был полон сил и энергии, знал, чего хотел. С этого времени началась его легендарная промышленная карьера.
Есть мнение, что своим успехом Кноп обязан прежде всего своему желудку и способности пить, сохраняя полную ясность головы. Нравы торговой Москвы того времени были еще почти патриархальными, и весьма многие сделки совершались в трактирах, за обеденным столом или «за городом, у цыганок». Кноп сразу понял, что для того, чтобы сблизиться со своими клиентами, ему нужно приспособиться к их привычкам, к укладу их жизни, к их навыкам. Довольно быстро он стал приятным, любимым собеседником, всегда готовым разделить дружескую компанию и способным выдержать в этой области самые серьезные испытания.
Поворотным пунктом в жизненной и деловой карьере Кнопа стало оборудование им первой морозовской фабрики. Морозовы работали в хлопчатобумажном деле со времен Отечественной войны 812 года. И как небольшие промышленники, и как торговцы пряжей, они стали на путь организации собственного фабричного производства. Савва Васильевич Морозов, создавая свою первую фабрику, знаменитую впоследствии Никольскую мануфактуру, поручил молодому Кнопу оборудование и прядильными машинами, и ткацкими станками, которые выпускались английской машиностроительной промышленностью. Задача эта представлялась весьма трудной для выполнения. Англия не имела большого желания создавать в чужих краях конкурирующую с нею промышленность и отнюдь не была склонной – попервоначалу – открывать для этого большие и долгосрочные кредиты. Но Кноп взялся за это дело с необычайной энергией, и тут-то и проявился его выдающийся организаторский талант. Оказалось, что у него отличный желудок, но голова – еще лучше. Он сумел завязать деловые отношения с рядом машиностроительных заводов Манчестера и получить от них монопольное право на представительство в Москве. В Манчестере он стал единственным и непререкаемым специалистом по московским делам.
Успех в оборудовании Никольской мануфактуры был решающий. За Морозовым последовали другие – можно сказать, все другие. И в течение ближайших лет вся почти текстильная, главным образом, хлопчатобумажная промышленность Московского района была модернизирована и переоборудована заново. Успеху деятельности Кнопа весьма помогало то обстоятельство, что по мере развития своей активности он получил возможность своего рода финансирования обслуживаемых им предприятий. Техническое оборудование доставлялось не за наличный расчет и не в кредит, а за счет увеличения основного капитала и выпуска новых паев, которые и служили средством расплаты. Благодаря этому методу Кноп являлся участником целого ряда предприятий (Шульце Геверниц дает цифру 122), которые были, при содействии его конторы, оборудованы и где его люди сидели в правлениях и других руководящих органах. Но нужно сказать, что Кноп не стремился «контролировать», в тесном смысле этого слова, связанные с ним хлопчатобумажные фирмы. И он, и его ставленники были «мужи совета», и такой вид активности немало способствовал его успеху. Его не боялись и охотно шли на всяческие с ним соглашения, а деятельность конторы Кнопа весьма расширилась с течением времени. В частности, она стала поставщиком американского хлопка.
Кноп и его семья довольно быстро обрусели, как это, впрочем, часто бывало с разными иностранцами. Он стал русским подданным, потом получил титул барона. Людвиг Кноп умер в 1894 году, в расцвете своего успеха. После него остались два сына – Андрей и Федор Львовичи. Но у них не было и малой доли того влияния, и того авторитета, которые были у их отца. Они были очень приятные и очень культурные люди, но особой роли в общественно-промышленной жизни Москвы они не играли. Тем не менее, среди московских немцев они по праву занимали первенствующее положение.
Деятельность Людвига Кнопа была, несомненно, очень полезной для развития русского текстильного дела и ни в какой мере не способствовала подчинению русской индустрии иностранному капиталу. Но, конечно, и на кноповскую активность нередко бывали нападения. Так, например, Кокорев писал в своих «Экономических провалах:
«До какой степени правительство и общество относятся спокойно к вопросу о привозе иностранного хлопка, убивающего народную льняную промышленность! Известный коммерсант К., водворяющий в Россию несколько десятков лет американский хлопок и устроивший, с пособием своих средств, для разных лиц более сорока бумагопрядильных и ткацких фабрик, праздновал какой-то юбилей своей, губительной для русского народа деятельности. Многочисленное русское общество пировало на этом юбилее, поднесло юбиляру альбом с видами сооруженных при его посредстве фабрик, а правительство возвело его в какой-то чин. Таким образом отпраздновали пир, так сказать, на хребте русского народа, насильственно облеченного в линючий ситец...»
Оценка Кокорева даже для того времени представляется весьма наивной и упрощающей довольно сложное положение всей русской текстильной промышленности. Кокорев был своего рода экономический славянофил и любил все Русское, но нужно сказать, что в восьмидесятых годах 19 века хлопчатобумажная промышленность была подлинной русской индустрией и работала уже частью на русском хлопке.
Говоря о семье Кнопов и об отношении к ним в Москве, интересно сказать и об отношении вообще к немцам, коих в московской промышленной и торговой жизни было немало. Приведем один анекдотический эпизод, о котором в свое время говорили.
В эпоху Всероссийской выставки 1896 года было немало проявлений усилившейся роли купечества в России. Выставка была устроена в Нижнем Новгороде, во время ярмарки. И ярмарочное, и прежде всего – московское купечество хотели подчеркнуть, какую важную роль они играют, являясь «оплотом торговли и промышленности могущественной России». Одним из внешних проявлений этой тенденции явилась организация так называемой «почетной охраны при особе Государя», в то время, когда он приезжал осматривать выставку. Двадцать семь сыновей из московского и нижегородского родовитого купечества составили отряд «стражников», одетых в красивые белые кафтаны с секирами на плечах. Молодые люди были подобраны один к одному. Костюмы были очень дорогие. У многих были подлинные серебряные секиры. Словом, отряд производил внушительное впечатление и всем очень понравился. Понравился он и Государю, который решил проявить к «стражникам» свое внимание. Обратясь к одному из них, он спросил: «Как твоя фамилия?» – «Шульц, ваше императорское величество», - последовал ответ. И действительно: это был Андрей Иванович Шульц, в будущем маклер по учету при Московской Бирже, очень красивый человек. Тогда государь обратился к другому с тем же вопросом: «Ну, а твоя фамилия?» – «Ценкер, ваше императорское величество». Государь несколько смутился и наудачу спросил еще одного: «А ты как называешься?» – «Кноп, ваше императорское величество». Государь фамилий больше не спрашивал…