1. Перейти к содержанию
  2. Перейти к главному меню
  3. К другим проектам DW

ГДР: в тисках между СССР и Западом

Виктор Агаев, Сергей Мигиц «Немецкая волна»

21.06.2003

https://p.dw.com/p/3m4y

(Приказ советского военного коменданта о введении чрезвычайного положения).

Нет, эта запись сделана не в сорок пятом. Так закончился в ГДР день 17 июня 53го года. О том, как определить "события 17 июня" единого мнения до сих пор нет. Одни говорят о всеобщей забастовке. Другие называют это народным восстанием. Третьи всё ещё уверены, что это была операция западных спецслужб. Четвёртые винят во всём "вражеские голоса". Все сходятся на том, что первопричину трагических событий 17 июня нужно искать в Кремле и ключевую роль при этом играл Берия, выступивший после смерти Сталина за устранение ...ГДР и устранённый через несколько дней после событий семнадцатого июня. О направляющей и определяющей роли КПСС и Москвы вы слышали в программе "читальный зал" 11 июня. О самих волнениях в Берлине мы рассказали неделю назад в "сути дела". Тексты обеих передач вы можете получить у нас. Сегодня речь пойдёт о том, почему 17 июня 1953 года на западе нередко называют днём упущенных возможностей? Почему известный баварский политик Франц Йозеф Штраус лет двадцать назад заметил, что 17 июня углубило разрыв между ГДР и ФРГ? В общем, почему 17 июня не стало днём объединения Германии, хотя потом эту дату сорок лет отмечали как день германского единства?

Напомню, что 17 июня 1953 года на улицы Восточного Берлина вышли сотни тысяч граждан ГДР, которые потребовали смены руководства ГДР и проведения свободных демократических выборов. Поводом для массовых выступлений стало повышение норм выработки, что существенно ухудшало качество жизни в стране. Скажем, в ходе стихийных митингов можно было услышать, что в магазинах не каждый день бывает сливочное масло, а потому хозяйкам приходится довольствоваться маргарином. В СССР нечто подобное и в начале 90х годов не было редкостью. Но ГДР - другое дело: в начале 50х каждый восточный немец (гражданин ГДР) имел родственника или знакомого на западе (в ФРГ), где давно отменили карточки и жизнь, действительно, становилась всё лучше и веселее. Поэтому каждый год сотни тысяч граждан ГДР бежали на запад. Восточные немцы не хотели жить по сталинскому принципу, который требовал преимущественного и ускоренного развития тяжелой промышленности. Карточки на продукты и отсутствие масла было для простых граждан ГДР свидетельством полного безразличия к ним со стороны коммунистического руководства ГДР. Но кроме того:

«Многое указывало на то, что гнев рабочих объясняется не только увеличением норм выработки. Правящая партия - СЕПГ - развязала войну с религией, практически уничтожила средний класс, увеличила полицейский аппарат. Резко усилилось давления на гражданина со стороны государства. Поэтому основным требованием и стала отставка действующего правительства.»

уверен писатель и журналист Эрих Лёст. Ему втОрит и бывший министр культуры ГДР Ханс Бенцин:

«Население ГДР начало понимать, что социализм, который пропагандировался как наивысшее благо для рабочих, ведёт к существенному снижению уровня жизни. Возникло явное противоречие: достижение социализма - это ухудшение качества жизни граждан. Против этого и был направлен народный гнев».

Однако призывы к объединению Германии практически нигде не звучали. Иными словами, народ требовал улучшения жизни, но не отказа от режима. Выступления в Берлине были подхвачены в 600 населенных пунктах ГДР. Естественно, её власти смогли справиться со столь широкими проявлениями недовольства только с помощью советской армии. Точное число погибших неизвестно до сих пор. Лидеры ГДР, конечно, возложили всю вину на запад, прежде всего на американцев.

«Американские офицеры в полной военной форме командовали фашистскими молодчиками, которые организовали демонстрацию в центре Берлина. Из американских радио-автомобилей они получали оперативные указания, а из американских самолётов на демократический сектор сбрасывали листовки с призывами к восстанию».

На самом же деле американцы к этому никакого отношения не имели, ничего об этом не знали, более того, даже боялись, что Советский Союз воспользуется заварушкой, чтобы рвануть на Запад...

Говорит известный социал-демократ Эгон Бар. В семидесятые годы он стал министром в правительстве ФРГ, а в 1953 был редактором и комментатором РИАС - американской радиостанции, работавшей в Берлине на немецком языке. Эгон Бар, вспоминая те дни, не скрывает:

«Мы были просто ошарашены, когда 16 июня к нам на радиостанцию пришли руководители стачкома рабочих и потребовали, чтобы РИАС призвало население к восстанию либо всеобщей забастовке в советской оккупационной зоне. Их разочарование было огромным, когда мы объяснили, что радиостанция, работающая в американском секторе, не может призывать к восстанию в советском. Кроме того, ведь рабочие были абсолютно неподготовлены к восстанию. Тем не менее, диктор зачитал их требования».

Это было в ночь на 17 июня. После этого, говорит Бар:

«Мой американский директор c трясущейся от волнения бородой вбежал ко мне в кабинет и сообщил, что из Бонна звонил американский комиссар, чтобы предостеречь нас от поддержки восставших ГДР-овцев. Иначе всё это чревато третьей мировой войной. Что будет, если советские танки не остановятся у пограничного перехода, а начнут двигаться дальше на запад...

Нельзя забывать, что в тот момент в Германии советские войска во много раз превосходили американские. Американцы вынуждены были сидеть тихо. Если бы советские войска вошли в Западный Берлин, то остановить их было бы некому. Американцы не вмешались еще и потому, что спокойствие и мир в Берлине были в интересах всех западных стран на тот момент. Кроме того, США и без того хватало проблем в Корее. Если бы Берлин превратился в очаг нового военного конфликта, то прекратить войну можно было бы только применением ядерного оружия.»

Как видим, запад явно переоценивал и возможности, и намерения СССР. Но и советские политики видели ситуацию ничуть не реальнее. Как свидетельствуют очевидцы событий 17 июня 1953 года

«К пограничному переходу возле Потсдамской площади русские подогнали танки, окопались, установили пулеметы, противотанковую артиллерию и разместили большое количество живой силы. Дула орудий были направлены в сторону Запада. Вероятно, они действительно думали, что Запад начнет массивное наступление».

Абсолютно цинично, а может быть "просто" нереалистично, оценивал Запад и взгляды граждан ФРГ на развитие событий 17 июня. Западные политики опасались, что, если перегнуть палку и начать активно поддерживать неожиданное восстание в ГДР, то развитие ситуации станет непредсказуемым и может повредить канцлеру ФРГ Конраду Аденауэру, которому осенью предстояли выборы.

«Бонн был полностью оторван от реальности, там не захотели увидеть реального шанса на воссоединение».

огорчённо констатирует Эгон Бар. Он подтверждает справедливость слов, произнесённых лет двадцать назад известным баварским политиком Францом Йозефом Штраусом, который был уверен, что 17 июня только углубило пропасть между ГДР и ФРГ. Тогдашний канцлер ФРГ Аденауэр, не поддержав волну июньских протестов в ГДР, дал всем понять, что вопрос объединения страны не актуален.

«Это был сигнал для всех и на востоке и на западе, так это было понято. Если страны-победительницы (СССР, США, Великобритания: Франция) исходят из того, что нужно соблюдать статус-кво, сложившееся в результате Второй мировой войны. Значит и восточным немцам, гражданам ГДР нужно соблюдать стату-кво и не рассчитывать на скорое окончание раздела Германии. И западным немцам нужно помнить об этом. А потому западные немцы получили своего рода сигнал: не думать ни о каком изменении политической ситуации, ни о каком объединении, а идти своим путём, заниматься подъёмом своей западно-германской экономики».

Как ни странно, 17 июня в своеобразной, очень драматической и кровавой форме повторился спектакль, разыгранный политиками в 1952 году вокруг, так называемой, "ноты Сталина". Это один из наиболее наглядных примеров того, как политические интересы ставятся выше интересов простых людей.

Весной 1952 года Сталин предложил заключить мирный договор с Германией. В своей ноте, однако, Сталин говорил об одной Германии, хотя с 1949 года де-факто уже существовали два германских государства. Сталинский проект обуславливал восстановление единства Германии несколькими условиями:

«Германия признаёт границы, определённые на Потсдамской конференции;

из Германии должны быть выведены все оккупационные войска;

Германия отказывается от участия в военных блоках, т. е. становится нейтральной;

в Германии могут быть созданы национальные силы обороны, численность которых будет заранее оговорена».

Запад согласился, что на переговорах с победителями Германия должна говорить одним голосом и это должен быть голос единого правительства. Но, чтобы оно появилось, сначала под контролем ООН должны быть проведены свободные общегерманские выборы в национальное собрание, которое создаст единое правительство, которое и примет участие в мирной конференции, на которой и будет выработан мирный договор.

Через месяц Сталин согласился на проведение в Германии всеобщих и свободных выборов, но без контроля ООН за проведением этих выборов. Развернулись долгие споры о проведении выборов...

Несколько месяцев продолжалась сложная политическая игра, в которой позиция каждого из участников (четыре победителя и двое побеждённых) определялась, в основном, страхом (реальным или инсценированным – этот вопрос как всегда остаётся открытым). США боялись коммунистов и Сталина. Восточно-германские коммунисты, боялись потерять власть в ГДР. СССР боялся Запада и Германии. Западная Германия боялась коммунистов, как своих, так и советских. Страны запада боялись СССР и Германии.

Более того, к этому времени Запад уже понял, что Сталин освобождал народы Восточной Европы не столько для их блага, сколько для блага СССР. В, так называемых, странах народной демократии с приходом советских войск тут же начались приватизации, экспроприации, раскулачивание, борьба с врагами народа... Видя это, страны Запада начали объединяться, создавать свои военно-политические и экономические структуры. Естественно, западные политики не скрывали своего намерения интегрировать Западную Германию в свои структуры.

Но необходимость этого объясняли агрессивными намерениями СССР и страхом перед Германией. Причём, французы, столетиями враждовавшие с немцами, хотели создать систему международной безопасности, которая связывала бы Германию различными обязательствами и гарантировала таким образом защиту от Германии. Иначе говоря, французам не нужна была нейтральная и безоружная Германия. Американцы же настаивали на необходимости гарантировать безопасность самой Германии, поскольку видели главную опасность в распространении коммунизма и панически боялись, что Сталин, вслед за Восточной Германией, приберёт к рукам и Западную. Иными словами, американцам Германия была нужна как своего рода форпост в системе защиты от коммунизма, непотопляемый авианосец США.

Нота Сталина вызвала интересную реакцию в США. В госдепартаменте был создан штаб, который не только рассмотрел все предложения Москвы, но даже составил конкретный план действий: 16 ноября 1952 года провести всегерманские выборы, на их основе сформировать общее правительство (желательно, социал-демократическое) и к 1 мая 1953 года вывести все войска и завершить процесс объединения страны. Делалось всё это не потому, что кто-то верил Сталину, а для того, чтобы разоблачить пропагандистскую суть его предложений. В случае же, если Советский Союз не откажется принять американский встречный план, есть все основания ожидать сразу целого ряда выгод:

к власти в стране придёт антикоммунистическое правительство,

Сталин уйдёт из Германии,

вопрос об интеграции Германии в западное сообщество всё равно так или иначе удастся решить,

скорое решение германского вопроса позволит США сконцентрироваться на дальневосточном регионе (война в Корее).

До этого не дошло, поскольку главным противником плана Сталина оказался канцлер Аденауэр. Его логика была проста: если ФРГ откажется от военно-политического сотрудничества с Западом, кто защитит немцев от Сталина и советской гегемонии? Кроме того, рассуждал Аденауэр, поскольку Сталин говорит в ноте о растущем германском милитаризме, наверняка СССР сделает всё возможное, чтобы у Германии не было настоящей армии, в лучшем случае позволят иметь пограничные силы, а это в ядерную эпоху совсем не густо, - рассуждал Аденауэр, понимая, что у Германии нет денег на модернизацию оружия, а потому она обречена быть слабой. Взвесив всё, Аденауэр решил, что перспектива объединения Германии слишком туманна, чтобы ради неё стоило отказываться от начавшейся интеграции ФРГ в западный альянс.

Но может быть Сталин действительно был готов объединить немцев, как об этом нередко говорят вот уже 50 лет? Конечно, это можно предположить. Может быть Сталин даже верил, что в какой-то момент он сумеет получить контроль над всей Германией и особенно над её экономическими центрами, вроде Рурской области, сумеет вытеснить американцев из Европы, сумеет справиться даже с немецким национализмом. Но, скорее всего, наоборот, именно в это время он понял, что изменить в свою пользу ситуацию в Европе не удастся, значит надо фиксировать достигнутое. А потому вся затея с дипломатическими нотами стала просто пропагандистской кампанией, тактическим манёвром с целью оправдания уже запланированного ужесточения режима в ГДР и во всём соцлагере. 17 же июня показало, что народ боится коммунистов, но не очень. А потому этот день неповиновения навсегда стал для ГДРовских лидеров признаком приближающейся катастрофы.

Эгон Бар рассказывает, что в партийных архивах ГДР обнаружен документ - отчёт о заседании политбюро, где шла речь о событиях 1980 года в Польше - когда впервые вышла на сцену "Солидарность". Так вот шеф ГДРовского КГБ спрашивает товарищей: мы снова вернулись в 17 июня 1953 года? Из того жуткого для себя опыта гдр-овские товарищи сделали один вывод: если в "котле" начинает кипеть недовольство, ни в коем случае нельзя снижать давление - иначе получишь по ушам.

О том, что народы Европы это поняли иначе, можно было убедиться в 1956 году в Венгрии, в 1968 в Чехословакии и в 1989 в ГДР. На сегодня всё.